Хочу жить: Первая волна стартап-эмиграции из России и её герои

Я стою перед двуглавой церковью на крутой улице на границе с Китайским кварталом. Почти каждая встреча в Сан-Франциско заканчивалась вопросом: «Ты знаешь что-нибудь про Startup Church?». И вот наконец я узнала.

Многие из приехавших в Кремниевую долину из России слышали, что такой же, как они, трудовой мигрант Павел Черкашин, управляющий партнёр фонда GVA Vestor.In, мутит что-то грандиозное — но никто не знал, что именно. Черкашин назначил мне встречу в офисе на Бродвей-стрит в районе Рашен-Хилл. В первой половине XX века здесь жили эмигранты из России, в основном молокане — околоправославная секта, «отличающаяся символическим и аллегорическим толкованием Библии», — которых Ильф и Петров описали в «Одноэтажной Америке».

Здание офиса фонда GVA Vestor.In примыкает к двуглавой церкви, католической, Нерукотворного образа Девы Марии Гваделупской. Её построили в 1875 году на деньги иммигрантов из Мексики и других стран Латинской Америки, нуждавшихся в храме, где они могли бы слушать проповедь на испанском. В 1906 году во время землетрясения она была разрушена, потом выстроена заново. Когда у церкви не стало прихожан, туда поселили китайскую школу. Спустя 20 лет храм выставили на продажу. «Внешний вид церкви должен остаться прежним, хотя интерьер может быть изменён», — говорится в объявлении на риелторском портале Сан-Франциско. В графе о статусе здания стоит «Продано за $3,3 млн».

Объём фонда GVA Vestor.In — $30 млн, уже закрыто семь сделок. Черкашин опаздывает на встречу, и его помощница проводит меня внутрь и рассказывает о стартапе Diamond Foundry, выращивающем алмазы в лаборатории: «В Сан-Франциско особая атмосфера, отсюда можно заглянуть в будущее». Тем временем в соседней комнате появляется русскоговорящая уборщица и, обращаясь к другому сотруднику фонда, спрашивает, что здесь за компания. «О, мы находимся в таком интересном месте, — отвечает тот. — У нас очень крутой проект намечается. Собираемся строить здесь акселератор для стартапов». Я не успеваю расслышать подробности — помощница Черкашина закрывает в комнату дверь и как бы непринуждённо бросает своей коллеге: «Что же они такое говорят? Нет никакого акселератора». Я разглядываю висящий на стене план церкви.

«Мы пока не готовы подробно рассказывать, — признаётся Черкашин, когда речь заходит о церкви-акселераторе. — Скажу только, что в Долину едет большое количество людей и им нужна поддержка. Поддержка в меньшей степени денежная. У нас будет место для мероприятий: культовое, интересное, крутое, где предприниматели смогут найти близких себе по духу людей, обмениваться опытом и получать знания от лучших экспертов. Такой международный клуб».

Никогда раньше Черкашин не привлекал деньги под проект так быстро. «Только вы неправы, — поправляет меня он. — Мы не делаем тут никакую церковь. У проекта совсем другое название». Я поднимаю взгляд вверх — на стене висит плакат с логотипом Startup Temple — и на вопрос «Почему для клуба выбрали такое интересное место» получаю ответ: «Почему нет? Инвесторы любят необычные форматы».

В GVA Vestor.In пока не афишируют яркий ход — есть инкубаторы, акселераторы, коворкинги, митапы, но церковь стартапов звучит гораздо круче и оригинальнее. Хотя очевидно, для чего он нужен: это классный способ для выходца из России прогреметь в новостях и привлечь тусовку. Так или иначе, холм, где стоит Nuestra Señora de Guadalupe, может прославиться как центр волны стартап-эмиграции из России, местный русский Монпарнас.

Историки говорят о трёх основных волнах эмиграции из России в XX веке. Два года назад пошла ещё одна волна, пока не сравнимая по масштабам. Интеллектуалы ощутили последствия крымской и восточноукраинской эпопей, санкций против России и антизападной пропаганды. Социологи согласны в том, что всё больше молодых людей хотят уехать, и власти выгодно, чтобы энергичные граждане с критическим мышлением эмигрировали. На этой волне и поплыл в США философский пароход интернет-предпринимателей, которые стартовали в конце нулевых и успели заработать на излёте высоких цен на нефть и потребительском буме.

В Сан-Франциско и Кремниевую долину переехали основательница образовательного проекта Eduson.tv Елена Масолова, инвесторы братья Даниил и Давид Либерманы, участник списка богатейших россиян Forbes и основатель «Связного» Максим Ноготков, основательница TrendsBrands Анастасия Сартан, основатель «Будиста» (теперь Wakie) Грачик Аджамян, бывший PR-директор Mail.Ru Group Ксения Чабаненко, основатель amoCRM и QSOFT Михаил Токовинин, бывший ресторанный обозреватель «Афиши» и автор умного мессенджера Luka Евгения Куйда, основатели Coub Антон и Игорь Гладкобородовы, основатель AlterGeo Антон Баранчук, основатель сайта «Теории и практики» и стартапа Sweatcoin Данил Перушев, основатель сервиса Amplifr Нат Гаджибалаев, глава Stampsy Сергей Пойдо, бывший куратор Digital October Мария Адамян и многие другие.

По подсчётам перебравшегося сюда год назад Николая Давыдова из фонда Gagarin Capital, переехали около тысячи человек и поток не иссякает. Только ли закручивание гаек и авторитарный вектор России повлияли на их решение? «Секрет» съездил в Калифорнию и разобрался в истоках и смысле стартап-эмиграции.

Путь зерна

Каждое утро Сергей Пойдо из Stampsy просыпается, выходит из двухкомнатной квартиры, которую снимает вместе с Евгенией Куйдой за $4000 на двоих, и идёт в коворкинг Galvanize, расположенный в Саут-оф-Маркет — типичном промышленном квартале, где в 1980–1890-х годах местные фабрики перестроили в лофты. Здесь сидят Airbnb, Dropbox и Pinterest. Вечером Пойдо посетит митап. «Это возможность узнать что-то новое и найти людей, которые могут тебе каким-то образом помочь в проекте, своеобразный нетворкинг, — объясняет он. — В России в неделю проходит два-три таких события, а тут десятки каждый день». Митапы заменили ему вечеринки: «Первые несколько месяцев здесь скучаешь по московскому ритму. Потом привыкаешь. Есть специальный термин FoMO (fear of missing out, «страх что-то упустить»), описывающий страх жителя большого города быть выключенным из контекста. В Москве ты должен быть в центре внимания, чтобы про тебя не забыли, а Сан-Франциско в центре внимания должен быть твой проект».

Привыкнув, Пойдо понял, что переезд — одно из самых верных решений в его жизни. Он демонстрирует уверенность, что, если что-то не получится со своим бизнесом, можно попробовать устроиться в компанию. Пойдо утверждает, что переезда не боялся — сложно быть первым, а его в Сан-Франциско ждали друзья, готовые помочь с документами и поиском жилья: Роман Мазуренко, Куйда, братья Либерманы.

Активно переезжать в Сан-Франциско предприниматели из России стали два года назад, подтверждает президент бизнес-ассоциации Ambar Анна Дворникова: «Как только начался конфликт с Украиной, я фактически работала как бесплатный консультант по иммиграционным вопросам — всё время рекомендовала каких-то адвокатов, помогала с оформлением документов».

Инвестор Черкашин считает, что одна из причин, по которой стартаперы выбирают Калифорнию, — имеющиеся здесь «зёрна иммиграции». «Это те люди, которые первыми приезжают и вокруг себя собирают тусовку, — поясняет он. — Они как бы проводники для других. Когда у тебя набирается критическая масса таких людей, остальные начинают к ним притягиваться».

В Сан-Франциско критическая масса начала формироваться в 2014 году. К осени из России уехали больше, чем за любой год периода правления Владимира Путина, посчитал Bloomberg, ссылаясь на Росстат. К концу 2014-го из России уехало 308 475 человек — на 65% больше, чем годом ранее. Уезжали в основном трудовые мигранты. В США перебралось 1937 человек. «Что такое тысяча человек в масштабах страны? Это вообще ничто, — рассуждает Николай Давыдов. — Но что такое тысяча уехавших предпринимателей? Это трындец, это несколько миллионов рабочих мест, куча налогов и инноваций».

Я решил уезжать год назад — наш фонд Industrial Investors захотел усилить присутствие в Кремниевой долине, а помимо этого, я хотел получить МВА в Университете штата Калифорния. Сейчас у нас три фонда в Долине: Nano Dimension ($150 млн), Industrial Investors и новый фонд Stereo Capital на $225 млн. Изначально мы хотели создавать собственный фонд в Долине, но поняли, что с местными опытными партнёрами со связями сможем добиться больших успехов. Мы начали поиски и вышли на наших нынешних партнёров, которые тоже искали соинвесторов: партнёра Mohr Davidow Ventures Джима Смита, человека с огромным опытом VC и обширными связями в Долине, и бывшего вице-президента Mail.Ru, успешного предпринимателя и бизнес-ангела Дмитрия Дахновского, давно живущего в США. Перед нами стоит много вызовов и задач, не секрет, что в Долине много фондов, но нам есть что предложить. Наши LP не только из России, но из Азии и Европы, мы глобальный фонд.

Трудности переезда

«Hello, I am Nikolay. President of Bank of Nikolay, — мужчина в усах и золотой цепи в полутёмном помещении убеждает зрителей видео отнести деньги в его банк. — Give me your money and I will take care of it for you no problem. It’s so easy with online. I go on your computer transfer it from your bank to my Bank of Nikolay and put it in my pocket». В конце видео производитель антивируса Norton Internet Security призывает зрителей не доверять Николаю и не совершать сомнительные операции онлайн.

Инвестор Давыдов вспоминает это видео, когда мы обсуждаем настороженное отношение к российским инвесторам и деньгам в Долине. «Американцам всё-таки очень долго рассказывали, что русские в интернете — это в основном хакеры, поэтому, когда ты приезжаешь с деньгами и начинаешь инвестировать, народ смотрит и думает сначала: "Что у этого русского за деньги?"», — объясняет Давыдов.

Ещё работая в фонде iTech Capital, он часто бывал в Долине — летал сюда три-четыре раза в год, но в конце 2014 года принял решение уйти из iTech Capital, чтобы запустить собственный инвестфонд Gagarin Capital. «Так как меня здесь знали до переезда, мне было проще, — объясняет Давыдов. — Пока деньги у нас в основном русские, но мы всегда работаем с инвесторами, по поводу капитала которых нет ни тени сомнения. Хотя на самом деле здесь не так важно, чьи у тебя деньги, как то, кто ты сам. Хороший пример — Юрий Мильнер. Он начинал с деньгами Усманова — олигарха, приближённого к власти. Хуже не придумаешь для IT-бизнеса. Но Юрий Борисович построил великолепную репутацию, показал всей Долине, какой он умный, эффективный, обаятельный, сделал несколько сотен сделок, каждая из которых достойна отдельной статьи или книги». Сам Давыдов в марте 2016 года тоже поспособствовал громкой сделке в Долине — продаже белорусского приложения MSQRD самому Facebook. Сумма сделки не раскрывалась, по некоторым оценкам, она составила не меньше $20 млн.

Не менее сложная задача, чем завоевать доверие местных, в Долине — поиск жилья. «Ты сидишь часами на сайте объявлений craigslist, нажимаешь F5 каждые 15 минут и смотришь, что нового там появилось, — вспоминает Давыдов. — Увидев предложение, тут же пишешь письмо агенту или владельцу дома и прикладываешь к нему презентацию с семейными фотографиями, объясняющую, почему ты достоин здесь жить. Я указал всё: свои награды, список публикаций обо мне, все степени моей жены и медали дочери, приложил снимок моей собаки». После этого надо приехать на день открытых дверей, чтобы посмотреть дом. Приезжать стоит часа за два, так как помимо вас в очереди окажется ещё пять-шесть пар. «Дальше все платят $50 за то, чтобы проверили их credit score. Credit score у переехавших русских нет, но 50 баксов заплатить всё равно придётся. Self-employed-русский с собакой без credit score, как я, — это прямо как "мексиканец-нелегал" звучит. Пройдя через все процедуры, ты надеешься, что владелец пропустит тебя в торги за дом. Я видел один дом, который сдавался за $6200 в месяц, мы за него предложили $7500, а ушёл он за $9800».

На то, чтобы снять дом в Лос-Альтос-Хиллс, у Давыдова ушло почти три месяца. За это время он успел пожить в отелях, у друзей и в апартаментах, снятых через Airbnb. Прежде чем обзавестись жильём, пришлось посмотреть 56 домов, получить три предложения и остановиться наконец на одном.

Параллельно с поиском жилья переезжающие сюда россияне проходят через ещё одну важную процедуру — получение визы. Одна из самых популярных виз среди новых иммигрантов — O-1. Это рабочая виза, выдающаяся на три года, и предназначенная для иностранцев, обладающих «экстраординарными способностями». Чтобы доказать свою экстраординарность, придётся предоставить документы, подтверждающие наличие у кандидата международных или национальных наград, его публикаций или публикаций о нём в СМИ, десятка рекомендательных писем, опыта работы в организациях с высокой репутацией и многое другое.

«Переезжая сюда, народ в основном делал какие-то рабочие визы, например стандартную H1B. Но какое-то время назад на такие визы ввели квоты и получить их стало очень сложно, — поясняет мне бывший куратор Digital October, организатор TechCrunch Moscow Мария Адамян, живущая в Пало-Альто. — О-1 сложнее в оформлении — на сбор правильного досье могут уйти месяцы, — но зато ты ни с кем не конкурируешь, тебя рассматривают отдельно, и если убедительно построить кейс, то можно доказать, что практически любой человек — экстраординарный».

Проще всего, говорит Адамян, людям с учёной степенью и научными публикациями. Предприниматели и венчурные инвесторы доказывают свой талант иначе: «Когда, приехав сюда, человек неожиданно нанимает пиарщика, помогающего со статьями в профильных изданиях, становится ясно: он готовит документы для O-1. Я заметила, как в прошлом году сразу несколько человек резко начали вести свои блоги и публиковать тексты про инвестиции и стартапы в СМИ. Теперь почти все они живут и работают здесь по визе O-1».

Я понял, что надо уезжать, в конце 2014 года, когда начался кризис. Было ясно, что нормальной ликвидности на рынке не будет долго — из-за политического курса, того, что у власти нет приоритета защищать права бизнеса. Работать с западными инвесторами стало тяжело. Перепрыгивать на восточных инвесторов — это долгий, сложный процесс, поэтому я решил, что для личностного развития будет полезнее пожить в Долине. При этом я ещё раньше понял, что тот курс, который выбрала для себя Россия сейчас, не очень хорош для будущего моих детей. Я собирался отправлять их учиться в Великобританию, где учился сам, или в Штаты. Отправлять детей одних не хотелось, поэтому я был морально готов жить на два дома, как живут, например, между Москвой и Лондоном. В итоге мы оказались всей семьёй в США.

Комфортная жизнь

«Представь, ты — маляр, красишь стены в доме, а тут внезапно начинается пожар, — говорит Черкашин, сидя в офисе у церкви. — У тебя есть два варианта: продолжать красить по горящему или пойти красить другой дом, пусть за меньшие деньги, но ты будешь знать, что твоя работа не пропадёт даром». Те, кто не хочет красить горящий дом, а хочет строить глобальные технокомпании сегодня, по его мнению, переезжают в Сан-Франциско. Сам Павел Черкашин активно агитирует предпринимателей и инвесторов за Калифорнию — после разговора с ним в Долину перебрался основатель «Связного» Максим Ноготков. Черкашин даже проводит экскурсии для потенциальных эмигрантов из России.

Жизнь в Калифорнии привлекательна не только венчурными деньгами, профессионалами, великими идеями. Здесь комфортно, солнечно и рядом океан. Селиться россияне предпочитают в пригороде. В Сан-Франциско перевозить семью неудобно — город часто ругают за проблемы с жильём и огромное количество бездомных на улицах. Считается, что в тихом пригороде безопаснее и чище. В одном из таких тихих районов живёт основательница магазина независимых брендов одежды TrendsBrands Анастасия Сартан.

Чтобы добраться до дома Сартан, я сажусь на поезд, который за $15 везёт в Долину и возвращается обратно в Сан-Франциско. Я проезжаю места силы — Менло-Парк (офис Facebook), Пало-Альто (дом Стива Джобса) и Маунтин-Вью (штаб-квартира Google), — выхожу на остановке Санта-Клара, беру Uber и через несколько минут оказываюсь в «Старбаксе» городка Лос-Гатос.

На встречу Сартан приходит с мужем и младенцем — вечер среды они всегда проводят вместе. На ней просторная тельняшка и небрежно накинутый разноцветный шарф. «Когда я переехала сюда, поняла, что не хочу снова продавать стодвадцатьпятую ненужную кофточку, — заявляет она. — Я размышляла, чем бы хотела заниматься в Америке, составила список того, что мне интересно, и там оказался пункт "приносить реальную ценность людям". Возможно, это было связано с беременностью — все чувства обостряются, хочется сделать миру хорошо. Но, конечно, в Долине действительно чувствуется, что надо make the world a better place».

«Мы с мужем приехали сюда рожать, — рассказывает Сартан. — Нам здесь очень понравилось, и мы поняли, что хотим перебраться в Долину. Неожиданно появилась такая возможность и сложились все обстоятельства — кроме того, сюда стали переезжать мои друзья, начала складываться нереально крутая тусовка. При этом расти дальше в России на тот момент было сложно. Например, когда хотелось сходить на конференцию и послушать умного человека, выступать предлагали мне самой. А ведь мы все молодые, нам хочется двигаться дальше. И Долина даёт такую возможность».

Впрочем, уйти далеко от кофточек Сартан не удалось — начинать с нуля в новой для себя сфере на высококонкурентном американском рынке было бы слишком рискованно. Она нашла компромисс — сделала бота Epytom (c английского «пример для подражания») для Telegram, который раз в день присылает своим подписчикам фото комплектов одежды, выбранные из 40 базовых вещей. «В Epytom я объясняю, как сочетать эти вещи, и каждый день присылаю подписчикам новый лук, — рассказывает Сартан. — Работает это так: ты обращаешься к боту, а он тебе советует, что из этих 40 вещей надеть в зависимости от погоды и других параметров: "Привет, сегодня среда, давай сочетать широкие брюки с кроссовками. Идеальные широкие брюки должны быть из натуральной ткани и выглядеть так", — и даёт фотопримеры таких красивых сочетаний». Как проект будет зарабатывать, пока точно непонятно; вариантов несколько — например, брать процент с интернет-магазинов, ссылки на товар которых присылает Epytom.

Пока мы пьём чай, за окном «Старбакса» темнеет, на улице становится совсем тихо, и людей почти нет. Я спрашиваю Сартан, не скучно ли ей здесь после московской жизни. «Первые полгода я ныла и говорила, что пора обратно. Там я ощущала себя популярной личностью, всё решалось по одному звонку, ко мне было много интереса. Здесь никто ничего про тебя не знает. Но это было хорошей встряской для меня, я начала больше ценить реальные вещи, полюбила жизнь в деревне», — отвечает Сартан.

Главные развлечения россиян в Долине — походы друг к другу в гости и выезды на природу. Компания собралась интересная — те же Либерманы, основатели Coub Игорь и Антон Гладкобородовы, переехавшие из Нью-Йорка, и многие другие. Сартан вспоминает последнюю местную вечеринку — девичник у жены Николая Давыдова Марины, на котором все дружно резали салат оливье, а потом дружно его ели.

Я поняла, что пора уезжать, два года назад, когда стало неинтересно работать в России. Я училась в США, а с середины 90-х жила, по сути, на две страны: Россию и Америку. Жить в Долине гораздо приятнее во многих смыслах, но работать на протяжении последних 15 лет было намного интереснее в России. В 2008 году я сперва попала в Высшую школу экономики, где возглавила студенческий инкубатор, а потом начала делать конференцию TechCrunch в Москве, перешла в Digital October. Мы организовывали бесплатные образовательные программы: нанимали лучших людей, снимали дорогую площадку, вели трансляции. Пока были средства, можно было зарабатывать на спонсорах и госденьгах. В конце 2013 года мы почувствовали, что крупные компании резко уменьшают маркетинговый бюджет. Работать со спонсорами стало сложнее, а с госденьгами — практически невозможно. Фонд РВК, Информационный центр правительства Москвы и другие государственные партнёры, казалось, хотели делать большие и значимые проекты, но при этом навешивали на них абсолютно неадекватные, неправильные KPI. Из наших партнёров они превратились в заказчиков, а мы, соответственно, — в их подрядчиков. Они начали делать упор на PR. Например, для одного крупного проекта, всероссийского конкурса стартапов, мы делали двуязычный многофункциональный сайт с большим количеством контента. На создание этого сайта с дизайном и разработкой ушла сумма в два раза меньше той, которую я должна была отдать одному из PR-партнёров. Публикации в этом СМИ были обязательным условием контракта. В результате журналисты этого сайта просто копировали наши материалы, не направляя к нам трафик, а мы ещё за это и платили. Кроме того, в 2014 году появился идеологический момент — например, мне запретили работать с финскими инвесторами и приглашать их в Москву, потому что они якобы хантят наших стартаперов. До этого мы работали с этими же экспертами несколько лет и ни один российский предприниматель не уехал и не остался в Хельсинки. В стартапах такой подход вообще не работает. В итоге мои последние проекты не приносили мне ни гордости, ни удовольствия. В какой-то момент стало понятно, что тема негосударственной инфраструктуры для стартапов в России себя исчерпала. В таком масштабе, на таком уровне работать, как в 2008–2013 годах, вряд ли получится.

Берег утопии

Сооснователь сервиса Coub, позволяющего делать короткие закольцованные видеоролики, Игорь Гладкобородов переехал в Лос-Альтос, а его старший брат Антон ещё занимается оформлением визы и живёт на две страны: США и Россию. Старший творит, по мнению младшего, беспредел — кормит на балконе белок. Белки быстро привыкли к роскоши и остались жить на балконе.

С Гладкобородовыми мы встречаемся в кофейне, потому что в очереди за вкусными сэндвичами в соседнем кафе пришлось бы стоять минут 40 — как в любом другом модном общепите Сан-Франциско. Coub не прибыльный и живёт за счёт инвестиций — компания привлекла $3,5 млн; последние $2,5 млн получила в 2014 году от фонда Vaizra Capital сооснователей «ВКонтакте» Льва Левиева и Вячеслава Мирилашвили. Основной доход приносят спецпроекты — например, Coub сотрудничал с Disney перед премьерой фильма «Звёздные войны: Пробуждение Силы».

«С одной стороны, в России сейчас всё не очень, но с другой стороны, там никогда особо не было индустрии стартапов, поэтому перспективным проектам сразу надо было ехать в другие страны, — говорит Антон Гладкобородов, разглядывая неестественно яркий десерт из питайи. — Технологические стартапы с самого начала должны работать на весь мир. Мы этого и хотели». Coub перебрался в США в апреле 2015 года, но спустя несколько месяцев братья перекочевали в Долину, а разработчики работают в Москве: «Мы всё-таки технологический проект. В какой-то момент поняли, что находиться надо здесь. Нью-Йорк — это больше про медийный рынок».

«В Сан-Франциско притягиваются даже те, кто сперва переехал в Нью-Йорк, — подтверждает Черкашин. — Из Москвы кажется, что Нью-Йорк — столица всего. Но уже оттуда видно, что вся тусовка в Долине, здесь всё налажено».

«Характер иммиграции поменялся: раньше, уезжая из России, ты жёг за собой мосты и терял со всеми связь, совершал социальное самоубийство, работал кем придётся, — рассуждает Игорь Гладкобородов. — А сейчас из страны уезжают профессионалы, люди с крутыми проектами». Но в том, что касается их с братом будущего, уверенности нет: «Мы не можем сказать, что всю жизнь проведём в США. Пока нам интересно и выгодно находиться в Сан-Франциско, поэтому мы здесь. Дальше — посмотрим».

«Я летал сюда последние лет пять и в какой-то момент понял, что хочу проводить в Сан-Франциско больше времени, расти, делать глобальные проекты. Я не воспринимаю это как иммиграцию. Виза нужна мне, чтобы находиться в США всегда, когда это необходимо, и работать», — Дмитрий Мацкевич из маркетингового сервиса Flocktory. Мы встречаемся в доме его друга Дмитрия Думика, основателя конструктора чат-ботов Chatfuel, прошедшего через легендарный бизнес-инкубатор Y Combinator. Я отчаянно пытаюсь сосредоточиться на разговоре, а не рассматривать Тихий океан в окне. Действительно сложно не захотеть эмигрировать и жить, а не бороться за жизнь.

Мацкевич приехал на несколько месяцев, чтобы заняться оформлением визы O-1 и поиском жилья. «Это очень правильное место в плане бизнеса, но здесь полно проблем», — замечает он. Я прошу поделиться самой неожиданной из них. «Мужчинам сложно удержать самооценку, — немного подумав, отвечает Мацкевич. — Женщин в Сан-Франциско немного, и конкуренция за них высокая. Начинаешь чувствовать себя ничтожеством — тут большое количество крутых успешных мужчин, и ты объективно чувствуешь себя совершенно неконкурентным. А девочки сюда не так активно переезжают. Не знаю почему. Вроде и природа красивая, и успешных мужчин много...»

Город, которого нет

«Я представляю, как сейчас из будущего стираются Ромины нереализованные проекты, которые меняли бы мир к лучшему», — написал в фейсбуке 28 ноября 2015 года Игорь Гладкобородов. Двумя часами раньше его друга, основателя Stampsy Романа Мазуренко, сбил водитель красного Range Rover прямо на пешеходном переходе на Софийской набережной. За полгода до этого Мазуренко объявил об окончании бета-тестирования проекта и его перезапуске из Сан-Франциско — в Москву он приехал на несколько дней.

Мазуренко сетовал в интервью Newsweek, что дух российской столицы сегодня не подходит людям, которые хотят идти в ногу с остальным миром: «И в 2007 году Москва не была очень современной, но у нас была мечта. Мечты больше нет. Путешествовать по миру сегодня — всё равно что путешествовать во времени. Некоторые страны до сих пор живут в 80-х, а другие возвращаются в это время быстрыми темпами. Я родом из Белоруссии и уже видел всё, что происходит сейчас в России».

После смерти Мазуренко Stampsy возглавил Пойдо. Последние полгода проект находился в замороженном состоянии — его авторы пытались определиться с тем, как двигаться дальше, кто должен принимать решения, затем начали переоформлять компанию и готовить следующую итерацию продукта. Мазуренко зарегистрировал Stampsy в Гонконге, а Пойдо решил перенести её в США — считает, что отсюда легче найти инвестиции.

«Смерть Ромы стала символом, — настаивает Пойдо. — Он был представителем той Москвы, которую мы очень любили и которой теперь больше нет». Мы гуляем по набережной около моста «Золотые ворота». Закат — главное вечернее развлечение — мы уже пропустили. Становится прохладно, и пролетевшая над головой чайка едва не выхватывает корн-дог из моих рук. Пойдо замечает, что никогда не видел, чтобы чайки так себя вели, и продолжает рассуждать о global Russians.

«В какой-то момент возникло понимание того, что в России люди типа нас никому не нужны. Более того, они — то есть мы — опасны. Жить в государстве, которое воюет против тебя, невозможно. Я смотрю на людей, у которых здесь и сейчас налаживается жизнь, и понимаю: нет, конечно, не вернутся они. Человек огромные усилия приложил для того, чтобы наладить новую жизнь, и снова проходить через этот травматичный опыт, очередной переезд, довольно сложно. Если у переехавших сюда россиян всё сложится, они останутся тут».

Но точнее, чем все уехавшие стартаперы, опыт их поколения когда-то описал сам Мазуренко: «Самым страшным проклятием для человека, который тебя сильно обидел, будет пожелать ему стать успешным в Москве. Потому что ничего ужаснее этого быть не может: успех означает, что ты останешься здесь навсегда».

Инфографика: Наталья Осипова / «Секрет Фирмы» Фотография на обложке: Facebook Анны Либерман