Семь феноменов рынка труда в России

В конце марта Центр стратегических исследований опубликовал доклад «Российский рынок труда: тенденции, институты, структурные изменения», подготовленный Центром трудовых исследований и лабораторией исследований рынков НИУ ВШЭ. Среди авторов — экономисты Владимир Гимпельсон, Ростислав Капелюшников и Сергей Рощин. Это, наверно, самое подробное и качественное исследование о рынке труда в России. «Секрет» подготовил краткий пересказ семи его разделов.

О безработице

Уникальная особенность российского рынка труда в том, что он приспосабливается к колебаниям экономической конъюнктуры за счёт изменения не уровня занятости, а стоимости рабочей силы. В развитых странах всё наоборот. Наша модель в любых условиях обеспечивает стабильно низкую безработицу. И в этом её сильная сторона. Но при этом реальная заработная плата принимает на себя удар любых кризисов.

В 1990-х средняя реальная заработная плата сократилась в общей сложности примерно на две трети. Восстановление экономики в 1999 году дало толчок к быстрому росту доходов, и до 2008-го реальная заработная плата ежегодно прибавляла 10–20%. За весь период между двумя большими кризисами она потяжелела более чем в три раза. В 2008–2009 годах средняя реальная зарплата похудела на 3,5%, но затем рост возобновился. Очередной кризис привёл к новому падению — примерно на 10%.

По представлениям современной макроэкономической теории негативные шоки экономики превращаются в глубокие и затяжные экономические кризисы именно из-за негибкости заработной платы. В России она пластична, что помогло уменьшить потери, связанные с экономическими кризисами последних 20 лет. Это главное макроэкономическое преимущество получившейся модели, которое перевешивает любые её недостатки

О неравенстве зарплат

Вопреки распространённому мнению до перехода к рынку неравенство заработных плат в России было выше, чем в большинстве европейских стран. Устойчивое снижение неравенства началось только в 2000-х. Правда, после кризиса 2008 года процесс замедлился.

В основном неравенство сокращается за счёт роста доходов самых бедных работников. По данным Росстата, за последние 15 лет доля суммарных заработков 20% работников с самыми низкими заработными платами выросла почти в два раза — с 3% до 5,7%, а доля 20% наиболее высокооплачиваемых работников сократилась с 56% до 48%.

Об относительном улучшении положения низкооплачиваемых работников говорит и снижение доли работников с заработной платой ниже двух третей от средней заработной платы. Их доля упала с 33% в середине 1990-х годов до 25% в 2015-м.

Прожиточный минимум трудоспособного человека в России составляет 10 722 рубля. 10,67% работников получают меньше, 27,51% — менее двух прожиточных минимумов, 37,06% — от двух до четырёх, 12,69% — от четырёх до шести, 12,07% — шесть и более.

О соответствии зарплат производительности труда

Одной из главных проблем российской экономики часто называют опережение темпов роста реальной заработной платы по сравнению с темпами роста производительности труда. Однако данные статистики говорят, что это миф.

В 1997–2015 годах (исследователи взяли за точку отсчёта 1997 год, потому что именно тогда экономика России начала устойчиво расти) доля оплаты труда в ВВП России то росла, то падала под воздействием кризисов, изменения цен на сырьё, основную статью нашего экспорта, и других факторов. Но в итоге принципиально ничего не поменялось. В начале рассматриваемого периода доля оплаты труда в ВВП составляла 51,3%, в конце — 52,4%.

Ситуация в промышленности складывалась иначе — в ней доля оплаты труда в 1997–2015 годах снизилась примерно на треть. Это говорит о том, что производительность труда в этом секторе росла быстрее зарплат. С 2011 года из каждого рубля добавленной стоимости, созданной в промышленности, на выплату официальной зарплаты предприятия тратят примерно 25 копеек (вместе с отчислениями в социальные фонды — чуть более 30 копеек). Это примерно на 40% меньше, чем в 1997 году. В добыче полезных ископаемых доля оплаты труда сократилась ещё сильней — в два с половиной раза, с 40% до 15%.

Чем это можно объяснить? Всё просто. Снижение относительных издержек на рабочую силу в промышленности было нейтрализовано их ростом в других секторах — прежде всего в сфере услуг.

О старении рабочей силы

С начала 2000-х численность занятых в России постоянно росла (за весь период — с 65,1 до 72,3 млн человек). В основном рост обеспечили две возрастные группы: 26–35 и 51–65 лет. В первой занятость увеличилась на 4,9 млн человек. Но в следующие 15 лет демографический спад 1990-х развернёт этот тренд — не спасёт даже повышение пенсионного возраста.

В 2030 году численность занятых составит от 64,2 до 67,4 млн человек. Сокращение занятости почти на 10% за 15 лет — большая проблема. И ситуация осложняется тем, что численность занятых в возрасте до 40 лет в 2030 году будет на 9,3 млн меньше, чем она была в 2015-м. Потери будут немного компенсированы ростом в группе работников старше 40 лет, но лишь на треть.

В отличие от развитых стран, где пик доходов приходится на предпенсионный возраст, в России он наступает раньше — в 35–39 лет. «Для противодействия раннему снижению производительности труда инвестиции в человеческий капитал лиц старше 45 лет должны быть значительными и непрерывными на протяжении всего последующего периода трудовой жизни, — заключают авторы исследования. — Если человеческий капитал не обновляется в течение трудовой жизни и теряет производительный потенциал, его производительность будет снижаться».

О сферах деятельности

В 2000–2015 годах структура российской занятости — как отраслевая, так и профессиональная — кардинально изменилась. 62% занятых — «белые воротнички», лишь 38% — «синие».

В целом за эти годы доля в общей занятости первичного сектора (сельское хозяйство плюс рыболовство) сократилась с 14,1% до 9,4%, вторичного (промышленность плюс строительство) — с 30,4% до 27,0%, а третичного (сфера услуг) выросла 55,5% до 63,6%. Россию уже не получится отнести к числу сверхиндустриализованных стран, как это было до начала рыночных реформ.

За 15 лет численность руководителей выросла в два с лишним раза, специалистов высшего уровня квалификации — почти в полтора раза, работников сферы обслуживания — на треть, специалистов среднего уровня квалификации — на 12%.

Численность служащих, занятых подготовкой информации, и полуквалифицированных рабочих почти не изменилась. В то же время квалифицированных рабочих стало меньше на 10%, неквалифицированных — примерно на 20%, а сельскохозяйственных работников — на 40%.

О неформальном секторе

Неформальная занятость в последние годы стала постоянной головной болью политиков и налоговиков. С одной стороны, это инструмент поддержания высокой занятости и низкой заработной платы. С другой стороны, в условиях сжатия бюджетных доходов её всё чаще рассматривают как «неиспользованный ресурс» их увеличения. Тем более в России в серой зоне находятся 20–30% всех занятых.

Одним из ключевых является вопрос о последствиях неформальной занятости для благосостояния работников и их семей. Авторы исследования пишут, что в среднем «неформал», работающий по найму, получает на 15–20% меньше, чем наёмный сотрудник формального сектора, выполняющий ту же работу.

То, что неформальная занятость сопровождается потерями в заработках, предсказуемо. Тот же эффект фиксируется в большинстве исследований, проведённых в других странах.

«Неформальная занятость во многом является субститутом безработицы, и её силовая ликвидация, хотя и маловероятна, чревата ростом безработицы и снижением уровня занятости», — заключают авторы исследования.

О создании новых рабочих мест

В развитых экономиках ежегодно возникает порядка 10–15% новых рабочих мест (по отношению к суммарному числу всех занятых) и исчезает примерно столько же «старых». При этом активное создание рабочих мест не всегда ведёт к итоговому увеличению занятости, как и их интенсивная ликвидация не обязательно приводит к безработице.

Создание и ликвидация рабочих мест в организациях всегда идут параллельно. Так происходит не только в развитых странах, но и в России. Только у нас — в полтора раза медленнее.

В последние годы российскими лидерами по темпам создания рабочих мест были торговля и строительство. В 2011–2015 годах эти сектора создавали в среднем по 15–17% новых рабочих мест, что почти вдвое больше, чем в среднем по экономике. В те же годы активнее остальных ликвидировали рабочие места опять же строительство (18%), торговля, ремонт и гостинично-ресторанный бизнес (12%), сельское хозяйство и прочие услуги (11%). Практически во всех сферах большая часть (от 60% до 80%) приходилась на непрерывно действовавшие предприятия, что тоже типично для большинства стран мира.

О трудовой миграции

Если в целом по России уровень занятости (ключевой показатель, характеризующий спрос на труд) в 2014 году составлял 65,3% (от общей численности населения в возрасте от 15 до 72 лет), то, например, на Чукотке он составлял 81,2%, а в Республике Тыва — всего 48,4%. Этот пример иллюстрирует, какую огромную региональную дифференциацию скрывают общестрановые индикаторы рынка.

В целом объём межрегиональной миграции в России не превышает 6 млн в год, из которых 3–3,5 млн — долгосрочная миграция (на срок более девяти месяцев), а 2–2,5 млн — временная.

Больше всего работников из других частей страны привлекают северные территории (Чукотка, Магаданская область, Ямало-Ненецкий автономный округ, Ханты-Мансийский автономный округ, Мурманская область) и благополучные европейские регионы (Москва и Петербург, а также Московская и Ярославская области).

Регионы-аутсайдеры тоже можно разделить на две группы. Первая — южные республики: Дагестан, Ингушетия, Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. К этой группе близки республики Калмыкия, Северная Осетия и Адыгея. Другую группу аутсайдеров составляют регионы Южной Сибири, к которым по ряду показателей близки Еврейская автономная область, республики Бурятия и Хакасия, а также Иркутская область.

«Внутренняя миграция в России в целом правильно реагирует на различия между региональными рынками труда (например, потоки в регионы с более высокой реальной заработной платой и низкой безработицей больше, чем в регионы с менее высокой заработной платой и высокой безработицей), — пишут авторы исследования. — Вопрос об эффектах миграции исследован гораздо хуже, и на данный момент чётких эмпирических свидетельств как в пользу того, что миграция сглаживает различия, так и в пользу того, что она их усиливает, нет».

Фотография на обложке: Донат Сорокин / ТАСС