Диалоги с «Секретом»: Когда в России кончится нефть

Сократический диалог — разговор, в котором ищут истину, а не меряются незыблемостью позиций. Причём часто это разговор иронический. Мы запускаем серию диалогов, в которых будем искать ответы на важные вопросы и где собеседником выступит хор игроков того или иного рынка, бизнесменов, аналитиков, а также наши выводы по мотивам изучения отчётов, исследований и других источников знания.

У Сократа и его учеников возьмём последовательность и античную непосредственность, у «Секрета» — привычку к занудному уточнению деталей, из которых складывается корректная картина мира. Первый диалог посвящён главному предмету застольных споров, священной и роковой для России субстанции — нефти.

Почему эта тема важна? Есть газ, сталь, оружие и зерно — в общем, много всего, что Россия экспортирует и на чём стоит?

Потому что примерно все отрасли российской экономики зависят именно от нефти прямо или косвенно. В меньшей степени — от газа. Строго говоря, доля производства нефти и газа в российском ВВП даже в эпоху высоких цен на ресурсы едва превышала 20%, но есть проблема — другие компоненты ВВП живут за счёт нефтедолларов.

Например, торговля, которая даёт почти треть ВВП, состоит из импортных товаров более чем наполовину (даже сейчас доля импорта в рознице — около 40%). Около 20% ВВП обеспечивают государственные расходы, а наш консолидированный бюджет, который является их источником, опять же примерно на 60% формируется за счёт различных налогов на нефтегазовый сектор.

По разным оценкам, от нефти зависят 60–70% российского ВВП.

Что в этом плохого? Все экономики от чего-нибудь зависят.

Постоянный приток нефтедолларов не создаёт стимулов для развития других отраслей. Экспорт большого объёма ресурсов приводит к удорожанию национальной валюты (в нашем случае — рубля), а это вредит конкурентоспособности национальных производителей более или менее любых товаров. Именно поэтому мы так сильно зависим от импорта.

Государству, у которого и так много денег, незачем проводить экономические реформы, совершенствовать институты. Более того, оно в этом и не заинтересовано. Власть хочет контролировать ренту и поэтому препятствует альтернативным частным предприятиям. Если создать условия для возникновения сильного независимого бизнеса, рано или поздно он окрепнет — и начнёт финансировать политических конкурентов.

Что происходит, когда ресурсы истощаются?

Тут лучше всего процитировать мудрого мужа Андрея Мовчана. «На Западе так называемые буржуазные революции начали происходить, когда у властей пропали ресурсы, позволявшие им консолидировать капитал, — в Европе такими ресурсами были земля и продукты земледелия. В какой-то момент феодалы остались с землёй, которая мало что стоила, а с другой стороны оказались миллионы людей, обладавшие ноу-хау и новыми средствами производства. Предприниматели начали заботиться о сохранении частного капитала, и им потребовались права собственности. Как только у вас появляются права собственности, конкуренция из экономической области переходит в политическую. Заканчивается всё конкуренцией за власть и формированием независимого правосудия — государство начинает зависеть от институтов, которые созданы предпринимателями».

Однозначного ответа нет. Понятно, что это не может случиться в одночасье. Государство будет долго — вероятно, десятилетиями — прокрастинировать, пытаясь компенсировать снижение нефтяных доходов, например, увеличением налогов.

Но какие-то оценки, наверно, есть?

Глава Минприроды Сергей Донской недавно назвал конкретную дату — нефть закончится через 28 лет. То есть в 2044 году. Министр говорит, что «доказанные» запасы нефти в России составляют 14 млрд тонн. Объём добычи в 2015 году — примерно 505 млн тонн. Если 14 млрд тонн — это всё, что у нас есть, и объём добычи в дальнейшем меняться не будет, нефть и правда закончится через 27 или 28 лет.

Неужели разведаны все запасы, что есть в России?

Конечно, нет. У нефтяников есть такой показатель — R/P ratio (отношение доказанных запасов к годовой добыче). В России он сейчас составляет те самые 28 лет, а, например, в США — всего 11. Но это не значит, что у американцев нефть закончится в 2027 году. Вот уже почти 50 лет отношение доказанных запасов к годовой добыче в Америке колеблется в промежутке между 10 и 15 годами.

Это что-то вроде погони Ахиллеса за черепахой?

Постоянно открываются новые месторождения. «Вероятные» запасы доразведываются и переходят в категорию «доказанных». Новые технологии позволяют извлекать те запасы, которые до этого считались недоступными. «Сланцевая революция» в США началась всего лишь десять лет назад. При этом только за последние пять лет благодаря внедрению более совершенных технологий наклонного бурения и гидроразрыва производительность буровых установок, работающих на сланцах, выросла в два с половиной раза.

Так в России велик объём запасов, которые не учитываются при расчёте R/P ratio?

Начнём издалека. В начале марта публике открылось содержание Генеральной схемы развития российской нефтяной отрасли до 2035 года, которую подготовило Минэнерго. Там говорится, что уже разрабатываемые месторождения в ближайшие 20 лет смогут обеспечить менее половины добычи (в Генеральной схеме рассматриваются разные сценарии, но ни один из них не предполагает роста добычи в сравнении с 2015 годом), остальное должны будут дать новые. По оценке Минэнерго, сейчас себестоимость добычи в России составляет в среднем около $2 за баррель. Добывать нефть из трудноизвлекаемых и шельфовых запасов, понятно, дороже — $20 за баррель.

Согласно международной классификации SPE (PRMS) запасы углеводородов делятся на «доказанные» (вероятность извлечения — 90%), «вероятные» (50%) и «возможные» (10%). Например, у компании ЛУКОЙЛ доказанные запасы по состоянию на 31 декабря 2015 года составляли 1,7 млрд тонн (из них 570 млн тонн — ещё «неразбуренные»), вероятные — 709 млн тонн, возможные — 355 млн тонн.

В оценке общих запасов чиновники используют более сложную классификацию (до 2012 года эти данные были вообще засекречены). Всего в настоящий момент на балансе в России — 29 млрд тонн извлекаемых запасов, то есть в два раза больше, чем введено в разработку. Прирост по итогам 2015 года составил 730 млн тонн.

Для сравнения, одни только месторождения на Баженовской свите в Западной Сибири могут содержать ещё около 15 млрд тонн извлекаемых запасов. В компании «Газпром нефть», которая может начать добывать сланцевую нефть на Баженовской свите через три года, ожидают, что стоимость добычи будет сопоставима с обычными месторождениями. Впрочем, согласно независимым оценкам себестоимость будет выше — $85 за баррель.

Так когда в России кончится нефть?

На самом деле глава Минприроды Сергей Донской прав в том смысле, что это очень философский вопрос, изящный ответ на который звучит так: она всегда будет кончаться через 30 лет. Кое-что в России не меняется со временем.

В 29 млрд тонн, о которых знает Минэнерго, учтены как запасы с высокой извлекаемостью (80%), так и с низкой (20%). На Баженовскую свиту или приарктический шельф при нынешних ценах лучше не рассчитывать. 30 лет – это достаточно скоро, чтобы из-за этого беспокоиться. Но всё же времени ещё слишком много, чтобы у государства был реальный стимул что-то с этим делать. В этом и состоит наше ресурсное проклятье.

Источники: данные Росстата, Минэнерго, Минприроды, ассоциации «АссоНефть» и Energy Information Administration; публикации в Oil & Gas Journal, Forbes, РБК и др. изданиях; отчётность и др. материалы «Роснефть» и ЛУКОЙЛа; интервью с директором Института энергетической политики Владимиром Мировым и руководителем экономической программы Московского центра Карнеги Андреем Мовчаном.