Игорь Рябенький (AltaIR Capital): «У нас отличные мозги, они никуда не делись»

Раз в две недели интернет-предприниматели и руководители интернет-компаний заходят в гости на часовой разговор к Максиму Спиридонову, сооснователю и гендиректору образовательной компании «Нетология-групп». Так создаётся подкаст «Рунетология». «Секрет» публикует выдержки из этих интервью.

55-летний Игорь Рябенький родился в Казахстане, а вырос в Белоруссии. После окончания вуза работал в «Аэрофлоте», КБ «Техника морских геологоразведочных работ» и компании ELecs. В последней он открывал региональные представительства — сначала в СССР, после его распада и за рубежом. В 1993 году он переехал в Вену и выкупил у ELecs несколько подразделений. Так появилась группа «Юнит», которую он долго возглавлял.

Инвестициями Рябенький занялся в нулевых. Вкладывал в «Ваш репетитор», LinguaLeo, BGS Smartcard System. В 2012 году стал ангелом года по версии Национальной ассоциации бизнес-ангелов. В интервью он рассказывает о недостатках корпоративного законодательства в РФ, объясняет, почему AltaIR Capital снизил активность в России, и отвечает на вопрос, часто ли предприниматели прислушиваются к его советам.

Видеозапись интервью с Игорем Рябеньким и другими гостями Спиридонова можно найти на сайте «Рунетологии».

— Сколько инвестиций в России вы сделали в прошлом году?

— Две. В этом году статистика ещё хуже: пока только одна. Раньше у нас были десятки инвестиций в год. Снижение нашей активности в первую очередь связано с общим снижением венчурной активности в стране.

— Вы не входите на посевной стадии, потому что не знаете, как будете выходить?

— На посевной стадии до выхода очень далеко. Дело в том, что, если мы даём посевную стадию, нам нужны игроки, которые активно поддержат раунды А и B. Вот их практически не стало. Фонды, которые традиционно ориентировались на российский рынок, резко снизили активность. Наш риск в посеве многократно возрос, потому что даже самый хороший проект может не добежать до следующей стадии. Мы это видим даже на тех проектах, в которые инвестировали до кризиса. Это хорошие и успешные проекты, но им либо не хотят давать следующий раунд, либо пытаются продавить такие условия, о которых раньше даже никто бы за километр не стал разговаривать.

— Долго продлится сложившееся положение дел?

— Это будет зависеть от ряда факторов. Во-первых, от общего состояния экономики. Во-вторых, от того, когда появятся условия для возобновления полноценной активности игроков венчурного рынка. В-третьих, от того, как будет развиваться законодательная база, которая облегчит инвестиционный процесс и работу стартапов в российской юрисдикции.

— Всё, что ты описываешь, скорее ухудшается, чем развивается. Дальше будет всё плохо?

— Нет, не всё плохо. Должны появиться игроки, которые умеют из минуса делать плюс. У нас по-прежнему отличные мозги, и они никуда не делись. И образование, и креативность — всё это есть. Другое дело, что в нынешних экономических условиях очень многие проекты, которые чувствуют перспективу, моментально меняют юрисдикцию.

— Означает ли это, что стартап-менеджеры должны переориентировать свои проекты на модель заработка «деньги сейчас»?

— Нет. Те проекты, которые зарабатывают деньги сейчас и немедленно, — в общем-то, не стартапы. Это малый бизнес, который стремится стать большим. А стартап берёт некую грандиозную, глобальную идею, которая либо поменяет мир, либо поможет делать нечто привычное гораздо эффективнее и быстрее. Не стоит требовать, извините, от беременной женщины родить за неделю. Но нужно, чтобы инвесторы и команда трезво относились к своим планам и чётко старались их выполнять. Чтобы через полгода, через год оказаться в той точке, где можно получить следующее финансирование либо начать зарабатывать.

— Частные инвесторы и фонды всё чаще вместо стартапов вкладываются в бизнесы, которые уже генерируют заметную выручку или даже прибыльны.

— У нас этого не произошло.

— То есть вы ещё ищете среди стартапов звёзды?

— Мы себя позиционируем как фонд ранней стадии и раннего роста. В больших играх мы пока не выступаем. Там нужен фонд другого объёма. На нашей стадии мы по-прежнему должны ориентироваться на проекты, которые потенциально взорвутся. Я скажу больше, мы за последний год несколько раз вложились и сейчас будем опять вкладывать в проекты, которым иметь выручку вредно.

— То есть они вообще ничего не зарабатывают?

— Они даже планируют ничего не зарабатывать до следующего раунда.

— Эти компании работают за пределами российского рынка?

— К сожалению, да. Но мы готовы и в России входить в такие проекты. Главное, чтобы они были масштабными.

— На вас как-то сказалось появление ФРИИ, который стал активно давать посевные деньги в российские онлайн-проекты? Вы от этого свернули свою деятельность?

— Нет, мы не сворачивали свою деятельность, но мы сделали фокус на Израиль и США.

— ФРИИ не был тому виной?

— Нет, абсолютно. ФРИИ — это позитивное явление. Они сделали ряд успешных проектов, занимаются образованием и разогревом рынка.

— Как получилось, что ты занялся ангельской деятельностью?

— Я занялся инвестированием ещё 20 лет назад и долгое время не знал, кто такие ангелы, что такое венчурное инвестирование. Мы изобретали всё на ходу. Мой жизненный опыт показал, что инвестирование может быть прибыльным занятием, если им заниматься профессионально. И вот последние пять лет меня уже можно назвать профессиональным инвестором. В своё время я думал, что, когда мне надоест работать, я пойду преподавать. Но когда я занялся ангельской работой, я увидел, что это гораздо интереснее. Меня каждый день учат гораздо большему, чем могу научить я сам. Ко мне часто приходят люди со своим видением жизни и бизнеса. Чтобы получить от меня совет, они делятся своим опытом. Поэтому я оказался в ситуации преподавателя с одной стороны и обучаемого — с другой.

— Можешь привести примеры?

— Некоторым ребятам недостаёт опыта. Их пугает неизвестность. Мы занимаемся психотерапией: «Не дрейфь, это уже до тебя проходили десять раз». А есть ребята, которые очень быстро улавливают, что мне или команде нравится их учить, и говорят: «Ты отойди, мы всё-таки не твои сотрудники». Есть команды, которые, наоборот, активно просят: «Приезжай, проведи с моей командой пару дней и поработай». Или есть команды, причём не российские, которые просят: «У нас важные бизнес-переговоры или важная конференция, которая решает судьбу компании, можешь приехать, поприсутствовать?» Делаем, приезжаем, помогаем.

— Как обычно строится твой день?

— Я живу в Израиле, поэтому, проснувшись, иду на пляж. После того как поплавал и отдохнул, еду в офис. Он у нас очень демократичный — мы сидим в коворкниге. Это несвойственно венчурным фондам, а вот мы сделали и не жалеем. Вокруг масса стартапов, движение, общее пространство. В коворкинге я провожу весь день, мы много работаем над существующими проектами, часть времени тратим на просмотр новых, общение с текущими и будущими инвесторами. Если день не очень напряжённый, я уезжаю из офиса в 6 вечера и снова на пляж.

— А сколько человек в команде, которая работает непосредственно с тобой?

— У нас десять человек в Израиле и Австрии. Я прожил в Вене 25 лет, поэтому штаб-квартира AltaIR находится там.

— Все деньги там?

— Нет, в Вене управляющая компания. Активы структурируются в зависимости от конкретного фонда и располагаются в офшорах и оншорах.

— А когда входите в компании, какие у вас обязательные требования?

— Английское право. То, что называется common law. Для России мы иногда делали исключения. Но всё было на честном слове, потому что в российском законодательстве нет никакой защиты для инвестора. Его писали с немецкого. Оно подходит большим корпорациям, но плохо приспособлено для инноваций. Если основатель завтра уйдёт из компании и сделает новое ООО, ты ему ничего не сделаешь. Когда в наши ООО приходили большие фонды, мы делали холдинговую компанию в английском праве и продавали ей российскую компанию. Чтобы все соглашения с акционерами были в английском праве. Здесь речь идёт не столько об уходе от налогов, здесь работают другие механизмы. Если ты в стартапе начнёшь химичить и что-то сливать, просто угробишь собственные показатели и привлекательность для будущих инвесторов.

— Как соотносится активность бизнес-ангелов в США с Израилем?

— Израиль и рядом не стоит по активности с США. В Штатах она существенно выше, там десятки или даже сотни тысяч людей постоянно заняты ангельскими инвестициями. И они оперируют более крупными суммами.

— В России тоже немало частных инвесторов, но не всем хватает грамотности правильно инвестировать. Сам термин «бизнес-ангел» появился только в последние годы.

— Действительно, людьми руководят абсолютно разные мотивы. Кто-то сделал хорошую менеджерскую или предпринимательскую карьеру, у кого-то просто есть свободные деньги. В этот момент люди могут встать на путь ангелов. Важным тут является понимание процесса. Не нужно поддаваться золотой лихорадке. В проекты нужно входить осмысленно, иначе потом будешь писать книги «10 причин, по которым не стоит заниматься ангельским инвестированием». Очень важно, чтобы деньги для ангельских инвестиций не были последними или заёмными. Я, например, всегда со всеми инвестициями мысленно «прощался».

— Каков портрет самого типичного российского бизнес-ангела?

— Это менеджер крупной корпорации, который получает стабильный доход. У него есть некий запас, чтобы он мог выступить в роли инвестора.

— Он уже вложился в традиционные инвестиционные инструменты и дальше хочет поиграть в интернете.

— Да. Это один вариант. Второй вариант — это тот же самый предприниматель, который успешно управляет собственным бизнесом. Тут он встречает другого предпринимателя, которому верит и считает, что его проект интересен. Сейчас бурно развиваются различные формы соинвестирования. Бизнес-ангелом может стать любой человек. Мы придумали, как я считаю, новаторскую идею — сделали ангельский клуб. Мы сказали: «Ребята, хотите инвестировать — хорошо. Вот вам фонд, который рискует вместе с вами. Входите в проекты, в которые мы входим сами». У людей это вызывает большой интерес, потому что они могут посмотреть на проекты и получить мнение профессионалов, которые рискуют вместе с ними.

— Можешь вспомнить набитые шишки в ангельском инвестировании?

— У нас 2013 год был годом самого крупного посева. Мы сделали очень много проектов. Когда в 2014-м всё стало сворачиваться, мы не смогли поддержать несколько качественных проектов. Приходилось говорить: «Ребята, выживайте как можете». Наши потери были очень высокие.

Есть ряд типичных ошибок, которые делают все ангелы без исключения. Например, заходят в несколько проектов одновременно, не имея достаточного штата сотрудников. Ведь нужно минимум раз в квартал прочитать отчёты, понять тенденцию, уловить, куда идёт стартап — вверх или вниз. Если проект успешен, растёт, ты начинаешь радоваться, а приходят большие дяди и делают раунд на таких условиях, что ты с ужасом понимаешь, что у тебя ни прав, ни перспектив в этом проекте.

— Как ты контролируешь компании, куда вошёл лично или через фонд?

— Мы стараемся контролировать помесячно. Смотрим отчёты, систематизируем, даём рекомендации. У нас много проектов в разных географических точках, поэтому мы часто даём такие советы: «Ребята, вы идёте хорошо, но нам кажется, у вас страдает конверсия. Посмотрите, этот наш проект вам с ней поможет». Правда, чаще всего к нашим советам прислушиваются, только когда набьют кучу шишек.

— И напоследок. Какие сейчас тренды ты видишь в области инвестиций, что-то есть любопытное?

— Мы смотрим на медицину, здоровый образ жизни, рекламные технологии, финансовые технологии. Из знаковых проектов этого года у нас химчистка по требованию. Это американский проект типа Uber. К тебе приехали, забрали вещи, в назначенное место и время привезли. Ещё мы вложились в Airbnb для командировочных — Flat Club. То есть вот такие проекты, которые приносят новое качество или помогают резко повысить эффективность в каких-то областях. Я очень люблю медицинские проекты. Сейчас мы инвестируем в проект, который уменьшит драматическое количество врачебных ошибок в определённой области. Мы приближаем шанс на спасение сотен тысяч и миллионов жизней. В таких проектах мы охотнее рискуем, потому что понимаем, что это большая гуманитарная миссия.

Фотография на обложке: из личного архива Игоря Рябенького