Владимир Милов. Хотите роста — уберите государство из экономики

В последние дни многие, кажется, возбудились на заголовки в духе «Минэкономразвития предлагает преодолеть стагнацию экономией на зарплатах», с которыми вышли все деловые СМИ. На самом деле это была банальная журналистская ошибка. Причём довольно грубая. МЭР ничего подобного не предлагало.

Наоборот, разработанные ведомством Алексея Улюкаева сценарные условия и прогноз социально-экономического развития России на 2017–2019 годы ставят целью вывод динамики реальных зарплат на более высокий уровень (3,6% роста к 2019 году) против «базового» и «консервативного» сценариев (0,5–1,3%).

Министерство хочет стимулировать инвестиции, чтобы за счёт этого всё же вывести зарплаты на более высокий уровень — по сравнению с той динамикой, которая просматривается исходя из нынешних тенденций. То есть всё ровно противоположно тому, что писали СМИ. Уже в 2017 году МЭР ждёт возобновления роста реальных располагаемых доходов населения. На мой взгляд, это чересчур оптимистично, однако оптимизм этому ведомству, как известно, присущ.

Почему так грубо ошиблись журналисты — вопрос отдельный. Возможно, их запутала эта фраза из документа МЭР: «Темпы роста реальной заработной платы в частном секторе, несмотря на постепенное ускорение в 2017–2019 годах, будут ограничены динамикой производительности труда». В действительности это просто констатация. Государство зарплаты в частном секторе не регулирует. Оно может лишь предполагать, что в условиях кризиса частные предприниматели зарплаты повышать если и будут, то только по мере роста производительности труда своих работников.

Здесь мы приходим к намного более интересной дискуссии, чем сами по себе предложения МЭР. Идея министерства заключается в том, чтобы оживить экономику за счёт увеличения инвестиций. За ними якобы потянутся доходы, зарплаты и т. д. Это представляется крайне утопическим предположением в условиях растущей налоговой нагрузки, чрезвычайно высокого регуляторного бремени, высоких барьеров входа на рынки, проблем с конкурентоспособностью российских производств. Не говоря уже о санкциях.

А вот как раз повышение производительности труда, которая в России по международным меркам крайне низка, действительно могло бы стать резервом быстрого высвобождения ресурсов для экономического роста и роста доходов населения. Почему же МЭР тогда так осторожно (буквально в двух словах) говорит об этом ключевом резерве роста, хотя, казалось бы, вот он, на поверхности?

Причина проста: основной резерв роста производительности труда в России сосредоточен не в частном секторе, а в государственном, который давно уже захватил командные высоты в экономике и, по данным МВФ, в реальности превышает 70% ВВП.

Читатели, думаю, знают, как у нас работают госкомпании, ставшие бесконечным ресурсом для пристраивания на престижную работу родственников и знакомых власть предержащих. Однако полезно взглянуть на это в цифрах.

Возьмём самый очевидный кейс — «Газпром». По данным компании, в 1999 году численность её работников составляла 298 000, в 2015-м — уже 449 000. При этом добыча газа снизилась за 15 лет более чем на 23%, с 546 млрд кубометров в 1999 году до 419,5 млрд — в прошлом. В пересчёте на одного работника — с 1,8 до 0,9 млн кубометров.

Или другие участники топ-10 крупнейших российских компаний — «Транснефть» и «Россети». У «Транснефти» производительность труда в миллионах тонно-километров товаротранспортной работы в 2010–2014 годах выросла всего с 20,4 до 20,6 — при росте списочной численности персонала на 7% за четыре года. У «Россетей» объём услуг по передаче электроэнергии по сетям в 2008–2014 годах вообще сократился с 3,9 до 3,3 млн кВт⋅ч на одного работника — при росте численности персонала на 34%. (Сравнения по разным временным интервалам связаны с наличием / отсутствием соответствующей информации в публичном доступе, однако динамика говорит сама за себя.)

Чуть лучше ситуация в «Роснефти» и РЖД. У «Роснефти» в 2008–2014 годах среднегодовая добыча нефти на одного работника выросла с 0,6 до 0,8 тонны в год, однако это всё равно вдвое ниже, чем, например, у Exxon (1,6 тонны). Численность персонала «Роснефти» за это же время выросла со 170 000 до 250 000 человек. У РЖД в этот же период довольно заметно сократился персонал — с 1,165 млн до 835 000 человек. Однако всё равно в компании работает почти миллион человек, а погрузка грузов увеличилась не особенно значительно — с 1100 до 1500 тонн в год на одного работника.

В общей сложности в этих нескольких компаниях сосредоточено почти 2 млн рабочих мест, и, как мы видим, ситуация с физической выработкой на одного работника там не очень. И это мы ещё не коснулись взрывного роста оплаты труда в последние 10–15 лет. Оставим пока этот анализ. Его несколько осложняет сильное обесценение рубля в 2014–2015 годах, но в том, что госкомпании явно переплачивают своим работникам, всё равно нет сомнений.

И данные статистики, и расчёты экономистов показывают, что в России переплачивают за труд. По расчётам экономистов Citigroup, удельные затраты на рабочую силу в России выше, чем в сопоставимых странах, а данные Росстата показывают, что доля оплаты труда в ВВП, которая в 1999–2000 годах составляла примерно 40%, в последние годы устойчиво колеблется вокруг 50%.

Скажу прямо. Причина — избыточная занятость и избыточная же оплата труда в государственном секторе. Все эти построенные в последние 10–5 лет госмонополии как магнит приманивают привилегированную касту принадлежащих к правящему бюрократическому классу, которые пристраивают туда на высокооплачиваемую работу родственников, друзей, знакомых.

Платим за это все мы — завышенными ценами на товары и услуги, государственными субсидиями этим компаниям. В том числе косвенными. Например, в виде заниженных налогов. Скажем, газовая отрасль платит в бюджет всего 1 трлн налогов в виде НДПИ и экспортных пошлин, тогда как нефтяники — 5 трлн. При этом газа в России добывают больше, чем нефти.

Пресловутые «структурные реформы», о необходимости которых так часто говорят, должны включать тотальную демонополизацию и ликвидацию госсектора, разделение крупных монополий на десятки конкурирующих предприятий.

Не устаю повторять, например, что в США крупнейший производитель газа занимает всего 3,5% рынка. Нет ничего удивительного, что Владимиру Путину на заседании Президентской комиссии по ТЭК приходится жаловаться, что «в Штатах газ дешевле», что США давно обогнали Россию по добыче газа и уже экспортируют газ в Европу.

Или вспомните жёсткое сопротивление американских регуляторов слиянию American Airlines и U.S. Airways, которых в итоге заставили продать значительную часть слотов в аэропортах конкурентам. Сравните это с поглощением «Аэрофлотом» компании «Трансаэро», в результате чего государственный монополист получил долю в две трети на российском рынке пассажирских авиаперевозок.

Пока мы, в общем, имеем исключительно тенденцию к дальнейшему наращиванию доли госсектора — «Трансаэро», Домодедово и т. д., Минэкономразвития про демонополизацию и разгосударствление госсектора скромно молчит. На проведение таких реформ нет политической воли — власть не только намерена продолжать контролировать всю экономику, но хочет захватывать и новые участки.

Поэтому и рост реальных зарплат в лучшем случае по несбыточному «целевому» сценарию МЭР еле-еле выйдет на 4% к 2019 году. Скорее всего, впрочем, не будет и этого. Потому что огромный непроизводительный госсектор продолжит разрастаться и будет тянуть Россию вниз. Это главная экономическая проблема на сегодня.

Фотография на обложке: ТАСС