Нация прокрастинации: Латвия, её реформы и скрытый креативный класс

«Секрет» продолжает рассказывать о странах с нетрадиционными формами капитализма и о драмах реформаторов и предпринимателей, которые там действуют. Мы уже писали о мнимом чуде Монголии, провале дирижистов в Аргентине, расцвете либерализма в Нагорном Карабахе и «облачном государстве» Эстонии. Пятая серия — о Латвии.

С последними тактами гимна на набережной Даугавы раздаются взрывы, по небу шарят зелёные прожекторы. Бум! — взмывают алые, белые, фиолетовые кометы. Бах! — кометы рассыпаются на звёзды, шары и снежинки. Толпа снимает видео и селфи под латышские народные песни. Зрелище на День независимости захватывает настолько, что я на секунду ощущаю всеобщую гордость — пока не слышу, как соседняя компания комментирует праздник: «Красиво, громко и с музыкой утекал бюджет...»

Граждане Латвии скептически высказываются о перспективах страны. Граждан можно понять: у них наименьший из прибалтийских государств ВВП на душу населения — $13 729, а также самая низкая позиция в Индексе человеческого развития и худшее место в рейтинге Doing Business. За годы независимости из страны уехало полмиллиона человек (примерно каждый пятый), а оставшиеся живут в среднем на 500 евро в месяц.

Разбираясь, почему так случилось, я встречался не только с политиками-реформаторами. Я искал точки роста — предпринимателей, чья энергия могла бы помочь Латвии совершить экономический рывок. Сначала казалось, что на первых ролях здесь россияне — основатель «Юнимилка» Андрей Бесхмельницкий и его Food Union, «Уралхим» и «Трансконтейнер» с терминалами в портах, Юрий Шефлер, чья S.P.I. владеет лицензией на «Рижский бальзам», и другие. Затем выяснилось, что и они, и латвийские бизнесмены разрознены — под миллионерами нет класса идейных предпринимателей. А потом я всё-таки нашёл целый кластер таких героев — совершенно не там, где ожидал.

Пуговичные реформы

В конце апреля 1990 года Иварс Годманис схватил за пуговицу пиджака Валдиса Биркавса. Оба входили в недавно избранный Верховный совет Латвии. «Мне нужно 40 юристов, которые проголосуют за независимость», — произнёс Годманис, заместитель председателя «Народного фронта Латвии». «Без проблем», — откликнулся Биркавс, президент Латвийского общества юристов. Тогда за отделение от СССР выступали все жители республики, включая 40% этнических русских. Неудивительно, что за решение проголосовали не только 40 юристов, но и ещё 98 депутатов. Так началась эпоха реформ.

Перспективы суверенной Латвии казались многообещающими. От царских и советских времён ей достались крупные предприятия: автозавод РАФ, завод электроники ВЭФ, Радиозавод имени Попова, завод полупроводников «Альфа» и другие. Рига считалась третьим промышленным центром после Москвы и Ленинграда. Экономика Латвии в 1986–1989 годах росла на 1,5% в год — быстрее, чем СССР в целом. Воплощать мечту о процветающей республике Верховный совет поручил как раз Годманису, назначив его на должность премьера.

«Мы потеряли больше ВВП (50%), чем эстонцы (25%) и литовцы (35%), поскольку были сильнее интегрированы в советскую экономику», — объясняет мне Годманис. Он ждал меня в кофейне с макбуком, на котором просматривал какие-то документы. Годманис любит рок, несколько лет вёл музыкальную передачу на радио, а в 2008 году даже сыграл на барабанах с Queen на их рижском концерте. На его указательном пальце — серебряный перстень с тёмным камнем. Много лет он читает лекции в университете, поэтому на первый вопрос отвечал час, игнорируя все попытки себя прервать. Интонация Годманиса периодически становилась извиняющейся, будто политик просил прощения за то, что сделал.

В отличие от большинства реформаторов постсоветского пространства, Годманис не был экономистом — свою жизнь он посвятил физике твёрдых тел. До кабинета министров твердотельщик управлял только учениками и студентами, совмещая это с деятельностью в «Народном фронте Латвии». Когда были необходимы резкие меры и способность вдохновлять идеями окружение, Годманис медлил. Трансформация Латвии затянулась, и страна отстала от соседей. Сам Годманис, впрочем, так не считает: «Мы проводили реформы резко и быстро. Если бы растягивали — это бы сказалось на их качестве».

Похоже, что всё же сказалось. Годманис вдруг начинает оправдываться — перед ним стояло слишком много задач: мирно отстыковаться от СССР, перейти от плановой к рыночной экономике и при этом не допустить падения уровня жизни. Премьер пытался не обидеть население. Например, отпустив цены, он закрепил стоимость жизненно важных товаров: хлеба, молока, мяса.

Годманис вошёл в фольклор с предложением устанавливать в квартирах печки-буржуйки — у правительства не было денег оплачивать поставки энергии из России. Сейчас Годманис утверждает: эпатировал специально, чтобы объяснить, как плохо идут дела. Проблему решили с помощью кредита Всемирного банка, на который за несколько лет построили 1500 котельных на древесине.

Денег у государства не было, потому что, например, в апреле 1992 года количество вывезенной из Латвии наличности на 29% превысило количество ввезённой. Зарплаты и пенсии задерживали. Банк Латвии под руководством соратника Годманиса Эйнарса Репше готовился к выпуску собственной валюты — лата. Пришлось притормозить: если инфляция останется трёхзначной, доверия к новой валюте не будет. Нужен был некий промежуточный вариант — им стало введение латвийского рубля.

Две недели их меняли на советские в соотношении 1:1, но новая валюта, получившая прозвище «репшик» по фамилии президента Банка Латвии, не приживалась. Тогда правительство ввело штрафы и даже аресты за отказ принимать латрубли. После этого «репшик» вытеснил советскую валюту, а в 1993 году и сам ушёл в небытие, уступив место лату. Его привязали к корзине из доллара, франка и иены. Это затормозило латвийский экспорт. Компании просили девальвировать лат, но власти им отказывали. В 1990-е — из-за боязни разогнать инфляцию, в нулевые — из-за необходимости соответствовать критериям для вхождения в еврозону. Перед введением евро надо несколько лет выдерживать строгий курс национальной валюты. Соответственно, дорогую из-за курса лата продукцию экспортировать было затруднительно. С тех пор объём латвийского экспорта ($14 млрд в год) стабильно ниже эстонского.

Зато латвийцы обогнали эстонцев по масштабам реституции — возвращению недвижимости и земель тем, кто владел ими до фашистской и советской оккупации. При проведении этой процедуры Годманис опять пытался заботиться о людях — ввёл семилетний запрет на выселение жителей из денационализированных многоквартирных домов. Поначалу в Латвии скандалов было действительно меньше, чем в соседней Эстонии, где такого правила не существовало. Спустя семь лет, правда, запрет не продлили. «У меня у самого квартиру отняли и отдали собственникам», — экс-премьер старается говорить об этом спокойно. Всего в Латвии с 1992 по 2002 год возвратили 78 046 квартир, то есть каждую 12-ю. Из половины семьи пришлось выселять при помощи суда.

Годманис не был фигурой, равной Гайдару или другим реформаторам, и его история скорее о том, что на пути преобразований важно быстро соображать и претворять идеи в жизнь. Латвийские 90-е нельзя назвать успешными или способствующими развитию предпринимательства — зато они подтолкнули к действию одну малозаметную социальную группу.

Общинный строй

«Мы ведём бизнес в том числе, чтобы иметь деньги на сохранение традиций и веры», — негромко объясняет Александр Иванов. В соборной моленной, которую запрещено фотографировать, очень светло — лучи солнца проникают сюда из расположенных друг против друга огромных окон. Внушительный шестиярусный иконостас почти полностью скрыт серебряными окладами — большинство из них сделаны ещё до церковного раскола. Сами иконы — древние, почти все написаны до раскола, в XV–XVII веках. Храм разделён на две половины: мужскую и женскую. Одновременно в него могут поместиться до 5000 человек. Всего в Латвии проживает до 100 000 староверов.

Иванов — мужчина лет 55, носит только чёрное, а также бороду. По остальным приметам — джипу, который глушит двигатель на светофорах, экономя топливо, или карточке посетителя модной кофейни — заподозрить в нём истового верующего невозможно. Он возглавляет Международную гильдию староверов-предпринимателей, образованную несколько лет назад. Бизнесмен построил компанию Sistemserviss — крупнейшую в Латвии по установке счётчиков воды и тепла в многоквартирных домах. Она имеет выручку в десятки миллионов евро в год. Он не сомневается, что старообрядчество — один из столпов его успеха.

И не только его. Благодаря реституции староверам досталось 10% всех латвийских земель. «Реституция стала для нас и радостью, и горем. Сначала, конечно, мы были в восторге — ура, мы получили землю! Но потом начались сложности», — Иванов пускается в долгое объяснение.

В царские времена у староверов были ограничения на регистрацию собственности и передачи её по наследству. Поэтому многие из них к концу жизни передавали нажитые деньги, недвижимость и земли в общину своего города. Также поступали и те староверы, которые оканчивали свою жизнь в богадельне, до сих пор работающей в Риге. Это привело к тому, что после реституции староверы формально стали крупнейшими землевладельцами республики.

Половина этих земель досталась общинам разных городов. Организации сразу запретили их продавать, зато стали сдавать в аренду. На эти деньги староверы до сих пор печатают книги, реставрируют иконы, содержат духовное училище и музей истории старообрядчества в Риге.

Вторая половина досталась отдельным староверам. В основном это были участки по 20–30 га сельскохозяйственной земли в Латгалии. Только сами старообрядцы к тому моменту из деревень уже уехали. В 1980-е местным крестьянам предлагали компенсации за переезд в город — чтобы не мешали массовой мелиорации для «улучшения орошаемости земли», и большинство согласилось. Вернуться захотели немногие — больших денег с 20 га не получишь, а ведь надо ещё и вложиться в создание инфраструктуры для бизнеса. Держать земли тоже невыгодно: надо платить имущественный налог, к тому же за неиспользование сельскохозяйственных земель штрафуют — 500 евро в год за 20 га. Поэтому половина староверов продала свои земли — по оценке Иванова, в среднем по 1000 евро за гектар. Немного, но для стартового капитала достаточно.

Сейчас посчитать прибыль и выручку бизнеса старообрядцев невозможно — никто не ведёт общий учёт их заработка. Они работают в лесопромышленности, строительстве, реновации жилья, коммунальной энергетике, деревообработке, пчеловодстве. Среди них много мелких кустарей и фермеров. Наиболее крупные компании, принадлежащие староверам, — это IVI gāze (газоснабжение), Raudoviški (фермерское хозяйство), LG-Holz (деревообработка), SNK (строительство).

Иванов подтверждает известное наблюдение историков, что его единоверцы более других социальных групп на территории бывшей Российской империи склонны к предпринимательству. Объясняется это, во-первых, идеей, что неустанный труд — одно из обязательных условий пребывания с Богом, избежания пустоты после смерти. А во-вторых, их личными качествами, выточенными историей.

В 1668 году государев стрелецкий полк осадил Соловецкий монастырь, насельники которого не принимали новые богослужебные книги. Монахи сопротивлялись целых восемь лет, пока один из них не рассказал стрельцам, как проникнуть за стены. Некоторые служители сумели бежать. Спустя 20 лет они основали беспоповский центр Поморского согласия в Карелии, на реке Выг.

Беспоповцы — это одна из двух основных ветвей старообрядчества (вторая — соответственно, поповцы). Они отказались от священства из-за отсутствия епископов, которые могли бы их рукоположить. К 1720 году у Выговского общежительства были пашни, предприятия по выплавке меди, производству кирпича и досок, выделке кож, варке смолы и дёгтя. Выг владел несколькими пристанями на Онежском озере для перепродажи хлеба из Поволжья в Санкт-Петербург. Обитель зарабатывала больше, чем тратила. Спустя век, уже в период ослабления общины, её чистый доход всё равно превышал 200 000 рублей.

В середине XIX века Николай I, мечтавший искоренить последствия церковного раскола, разогнал общину. Многие местные жители перебрались в Латгалию и Ригу, где ещё с 1760 года существовала старообрядческая моленная. Современные латвийские староверы считают себя преемниками именно Выга — самой успешной с коммерческой точки зрения старообрядческой обители. Чем же она отличалась от других?

Непризнание староверов Российской империей, с одной стороны, породило массу проблем, с другой — привело к развитию специфических черт характера, например отсутствию надежды на государство. Старообрядцы всегда рассчитывали только на себя. Они должны были вкалывать больше и тщательнее других, чтобы выжить.

Это выражалось, например, в поиске технологических новинок. Иванов приводит в пример Никиту Демидова, получившего признание Петра I за искусное изготовление ружей. Относительно его принадлежности к староверию консенсуса у историков нет, но известно, что его ближайшие родственники крестились двумя перстами, а он сам передавал часть заказов жителям Выга.

Сам Иванов тоже не чужд хай-теку. Когда он начинал бизнес, ещё в 1990 году, тщательно выбирал наиболее подходящие для Латвии счётчики, а затем долго создавал и совершенствовал систему их метрологической проверки. Недавно открыл собственное производство, где сначала делал приборы по итальянской лицензии, а потом улучшил их конструкцию.

Ещё одним следствием необходимости трудиться лучше других стала специализация староверов в определённых профессиях. Например, они всегда славились как искусные каменщики и строители. Поэтому, в частности, выговские староверы принимали важное участие в строительстве Санкт-Петербурга. Согласиться на эту работу обители было нелегко: часть её жителей призывала к отказу от сотрудничества с «греховным и дьявольским» внешним миром. Их не послушали, вынудили покинуть Выг и больше уже к этому вопросу не возвращались. Разумное сотрудничество с государством стало залогом предпринимательских успехов общежительства.

Иванов идёт тем же путём. Сначала он выбрал неочевидную для 1990 года нишу — учёт воды. Ему тогда говорили, что это безумие, потому что вода всегда будет бесплатной. Потом он отказался от установки своих счётчиков в тепличные хозяйства и на заводы стройматериалов в пользу многоквартирных домов, чтобы не распыляться и специализироваться только в одной нише.

На Выге, а потом и в Латвии, мастера объединялись в артели. Они сообща решали задачи, от успешного выполнения которых выигрывали все члены коллектива — конкурировали они не друг с другом, а с коллегами, не имеющими отношения к старообрядству. Иванов тоже пытается создать проникнутый едиными целями коллектив, принимая на работу в основном единоверцев.

И ещё одно отличие староверов от других граждан Латвии — уважение к предпринимательству. В царские времена деловые люди всегда помогали общине и её менее богатым членам, поэтому, например, среди старообрядцев почти не было нищих. Даже в советские годы они умудрялись удачно приторговывать. У деда и отца Иванова был большой сад в Латгалии. Перед каждым новым годом они загружали яблоками несколько фур, отправлялись в Свердловск и там их продавали. Обратно возвращались в Латвию поездами, вызнавая расписание работы контролёров, чтобы не попасться с большой суммой денег.

По словам Иванова, именно сельское хозяйство принесло стартовый капитал нынешним староверам-предпринимателям. Пока они не перебрались в города в 1980-е, они работали и в колхозе, и в собственном саду, зарабатывая дополнительные деньги.

Будучи в изоляции, староверы всегда помогали единоверцам, особенно стартаперам. Эта традиция сохранилась до сих пор. Начинающие бизнесмены имеют доступ к более могущественным и предлагают им проекты. Если проект нравится, стартапер может рассчитывать на беспроцентный кредит или какую-либо другую помощь — всё как в исламском банкинге.

Иванов и товарищи создали Международную гильдию староверов-предпринимателей. Задача — тиражирование успешных бизнес-моделей на другие регионы. Истории успеха уже есть. Сам Иванов начал поставлять приборы в Белоруссию, нескольким латвийским деревообрабатывающим и строительным компаниям гильдия помогла скоординировать стратегию и оптимизировать издержки. Ещё один успех консультантов — выход на латвийский рынок школьных обедов литовской компании Biržų Duona («Биржайский хлеб»).

С братьями-хлебопёками представители гильдии познакомились во время паломнической поездки на Выг — те рассказали, что умеют печь хлеб, который долго хранится. Староверы выяснили, что у даугавпилсских школ как раз нет надёжного поставщика. Гильдия подобрала для литовцев партнёров-староверов, которые представляют их интересы в Латвии.

Сейчас гильдия открывает ссудо-сберегательную кассу, фактически имеющую статус банка. Такие работали в каждой староверской деревне в 1918–1940 годы. После того как будут получены все лицензии, касса начнёт работать для всех староверов-предпринимателей.

Дома вместо заводов

После первой волны возврата собственности, в 1993 году, новый премьер Валдис Биркавс занялся приватизацией. «Мы тут недавно отмечали с министрами 20-летие нашего кабинета и поняли, что даже сейчас в той ситуации действовали бы точно так же. Хотя ошибки мы, конечно, совершали», — сожалеет теперь Биркавс. Сгорбленный, облысевший старик — вылитый Ганнибал Лектор — слушает аудиокнигу на гигантском мобильном телефоне, к которому наклоняется сам, а не подносит его к уху: «На русском языке, потому что на латышский мало чего переводят».

Как только экс-премьер начинает вспоминать реформы, обретает бодрость. Он настоял на создании специального Агентства по приватизации, которому передал почти все госактивы. У самих латвийцев денег не было, но G24 и Всемирный банк кредитовали местные банки, которые легко давали займы предпринимателям. В результате к 1998 году прошло более тысячи успешных тендеров, в частные руки перешли 96% госпредприятий. Это принесло латвийскому бюджету $360 млн — меньше, чем заработали на приватизации Эстония и Литва.

Почему так? Несмотря на старания Биркавса, приватизация крупных латвийский компаний всё равно шла крайне медленно. Активы стоили дорого из-за дорогого лата, требовали недешёвой модернизации, выкупить их полностью было сложно. Отсутствие оборотных средств из-за жёсткой монетарной политики Банка Латвии и потеря рынка сбыта привели к тому, что самым простым способом заработать на доставшихся активах стала их распродажа по частям. В результате все флагманы латвийский промышленности — РАФ, ВЭФ, «Альфа» — просто исчезли. Латвийцы до сих не могут простить этого Годманису, Биркавсу и прочим политикам, как россияне по-прежнему винят в своих бедах Гайдара и Чубайса.

«Я был готов продавать иностранцам, но не было спроса», — объясняет Биркавс. Он действительно создал Агентство по привлечению иностранных инвестиций. Но его главным успехом стала продажа 49% акций Lattelekom компании Cable & Wireless за $600 млн. Эта сумма выглядит очень скромно по сравнению с $7,6 млрд, которые иностранцы в годы приватизации вложили в экономику соседей из Эстонии.

От другого советского наследия — радиолокационной станции «Скрунда-1», входившей в комплекс «Днестр-М» / «Днепр» / «Дарьял», — Биркавс тоже планировал избавиться. Но коллеги по правительству посоветовали ему обождать. На одной из встреч с Борисом Ельциным и вице-премьером Олегом Сосковцом речь как раз зашла о «Скрунде». Латвия попросила Россию платить за её аренду. Ельцин протянул: «Не царское это дело, пускай правительства решают». Сосковец предложил цену в $2 млн в год. Латвийский премьер показал себя классным переговорщиком: «Да что мы всё о деньгах? Давайте, может, лучше отменим таможенные пошлины, либерализуем торговлю?»

Сосковец согласился, и в 1994 году между двумя государствами заработал облегчённый торговый режим. Краткосрочный эффект — серьёзное увеличение внешнеторгового баланса и первый с обретения независимости годовой рост ВВП. Долгосрочный — ориентация на российский рынок и игнорирование жёстко-конкурентного западного. В Эстонии Март Лаар отменил почти все таможенные пошлины на импорт. В страну хлынули западные товары — местные компании были вынуждены с ними конкурировать. Это привлекло иностранных инвесторов, и они активно скупали эстонские активы, вкладывая деньги в модернизацию. Вход на рынок Латвии для иностранцев был дороже из-за наличия пошлин, поэтому они сюда не побежали. Это привело к отставанию этой страны от соседей по Прибалтике.

Позже Биркавс возглавлял министерство иностранных дел и пытался исправить ошибку. Он вёл переговоры о вступлении в ЕС и ВТО и участвовал в гармонизации латвийского законодательства с европейским. И когда обо всём договорился, покинул правительство.

В 2002 году Латвия вступила в ВТО. По подсчётам экс-премьера, это принесло ей 1,5 млрд евро за счёт доступа к другим рынкам. Ещё спустя два года страна вошла в ЕС. Уже без Биркавса Латвия выбила себе преференции в фармацевтике и сохранение зон свободного предпринимательства в портах. Внутри страны решение критикуют до сих пор: надо было выбивать льготы для депрессивных районов Латвии, а не для россиян. Именно Россия в первую очередь выиграла на заморозке тарифов: 75% грузов латвийских портов составляют товары из и для РФ.

В остальном вступление в ЕС принесло Латвии то же, что и другим новобранцам. В страну пришли европейские деньги, зарплаты стали расти быстрее производительности труда: расходы на госаппарат, например, только с 2000 по 2004 год выросли на 70%. При этом, поскольку лат жёстко привязали к евро, неминуемая при таком раскладе инфляция в статистике отражалась как рост ВВП. То есть количество произведённых в стране товаров и услуг не увеличивалось, зато росло в цене.

Как и во многих других государствах, кредитный бум (каждый год кредитование удваивалось) надул пузырь недвижимости. Банки, в основном принадлежащие скандинавам, стали предлагать ипотеку надолго и с минимальными, но всё же большими, чем на родине, процентами. Латвийцы покупали и перепродавали — цены на жилую недвижимость росли на 66% в год, доля строительства в ВВП удвоилась, а маклеры становились миллионерами.

Конец приятному погружению страны в долги положил финансовый кризис 2008 года.

Торт «Наполеон»

«Есть ли в Латвии коррупция? — Марис Сауканс задумывается, его лицо на секунду озаряет ехидная улыбка. — Вы знаете, я не хочу ругать свою страну в интервью зарубежному корреспонденту, поэтому отвечу так: "Следующий вопрос"».

Сауканс — заметный по латвийским меркам бизнесмен. С трёхдневной щетиной, седеющими висками, синей жилеткой на молнии в свои 40 с чем-то он кажется местной иконой стиля — как и построенное его компанией RBSSKALS здание, в котором мы встречаемся. Холодные тона, много стекла, балконы с видом на Рижский порт, цветы и много свободного пространства. Компания существует с начала 1990-х и все эти годы входит в тройку крупнейших местных строителей. Только в последнее время она сбавила обороты, хотя по итогам 2014 года её выручка всё равно составила внушительные для Латвии 80 млн евро.

Карьеру Сауканс начал в хоккее, причём на приличном уровне. Он играл в юношеской сборной СССР и рижском «Динамо» под руководством Василия Тихонова — сына легендарного тренера Виктора Тихонова. До сих пор дружит с Сергеем Фёдоровым и Александром Могильным. Команду кормили тогда по талонам, на 5,20 рубля в день. Сауканс тратил половину, а остальное обналичивал.

Когда перспективы перейти на взрослый уровень в спорте отпали, а Советский Союз распался, Сауканс вместе с четырьмя друзьями открыл строительную компанию. Почему строительную, он и сам толком не может (или не хочет) объяснить: «Знаний и денег ни у кого не было, зато было полно энтузиазма».

Через личные связи RBSSKALS получила первые контракты — на реконструкцию. Причём с заказчиками даже удалось договориться о 50-процентном авансе, на который и выполняли работы. После их успешного окончания компания получила первый громкий заказ — на укрепление фундамента Памятника свободы в Риге. «Мы не понимали, до чего дотрагиваемся, но нашли нужных специалистов и быстро всё сделали. Сейчас бы такая работа затянулась на несколько лет — из-за кучи бюрократических процедур».

Связи со звёздами хоккея и их знакомыми дали RBSSKALS несколько заказов в Москве. Поначалу это была реконструкция частных домов, но потом и более интересные проекты — например, строительство бизнес-центра «Романов двор» по соседству с Манежной площадью. На пике в московском филиале работало 300 строителей — больше, чем в латвийском. Но в 1998 году из-за финансового кризиса заказы иссякли, компания вернулась на родину.

Латвия тогда стремилась на Запад, была на пороге вступления в ЕС и НАТО, и Сауканс сыграл на этом настроении. Он разослал более 50 писем в зарубежные посольства и международные организации с предложением что-нибудь построить в молодой стране. Сначала откликнулся Всемирный банк и прислал двух своих специалистов для передачи опыта. А со временем появились и зарубежные клиенты — первыми были Shell и BP, которые заказали строительство заправок. Всё это, по мнению Сауканса, помогло возвести «правильный фундамент компании». До сих пор половину выручки для RBSSKALS генерируют именно заказы от иностранцев.

С тех пор в RBSSKALS работает 700–750 человек. Самым крупным проектом компании и всей страны стало возведение Латвийской национальной библиотеки. Проект здания в виде волны, созданный американо-латышским архитектором Гунаром Биркетсом, утвердили ещё в 1991 году, но подготовительные работы начали только в 2006-м, а к строительству приступили ещё через два года. Чтобы победить в конкурсе, RBSSKALS создала совместное предприятие с двумя другими крупнейшими строительными компаниями Латвии и предложила самую низкую цену. Сауканс занял пост председателя правления объединённого холдинга. Строительство на 200 млн евро продолжалось почти шесть лет — слишком долго велись гидроработы, а на год процесс остановился из-за финансового кризиса.

Библиотека на берегу Даугавы открылась только в 2014 году, но ненадолго. Первую половину прошлого года она была закрыта для посетителей — там расположился основной офис президентства Латвии в Совете ЕС. В июле она вновь открылась для всех желающих, только приходят сюда скорее посмотреть на интерьер, чем по прямому назначению. Часть книг ещё не перевезли из старого здания, а те, что перевезли, приходится ждать по несколько дней. Читальни, кабинеты работников, офисные кухни до сих пор не оборудованы.

После окончания строительства библиотеки RBSSKALS взяла паузу. Когда я спрашиваю почему, Сауканс впадает в долгие осторожные объяснения с цитатами из Виктора Цоя: «Дом стоит, свет горит, из окна видна даль, так откуда взялась печаль?» Проще говоря, у него проблемы с государевыми людьми. Сауканс намекает, что чиновники озабочены только тем, как они выглядят в глазах Евросоюза — бездумно выполняют указания оттуда, не пытаясь как-то адаптировать их к своей стране.

Правила игры всё время переписывают, уточняет он, — например, налоговые ставки меняются едва ли не каждый год. Для выросшего на чётких правилах игры в хоккей Сауканса это неприемлемо: «Человек в полосатой майке быстро и однозначно регулировал все вопросы. А наша политика напоминает слоёный торт "Наполеон". Пришло одно правительство — приняло один план, пришло следующее — не отменило тот, но ввело свой». В результате налоговая оптимизация и серые зарплаты — основа конкуренции. «В 1990-е мы работали, как могли. Но нельзя всё время сидеть в четвёртом классе. Хочется уже в 11-й и на взрослую дискотеку. Предприниматели к этому готовы, чиновники — пока нет», — философствует Сауканс.

Он сетует, что в соседней Эстонии построить и вести бизнес гораздо проще, а потому от активной работы в Латвии он отстранился. Вместо этого он участвует как пилот грузовиков в ралли «Париж — Дакар», организует летние лагеря для детей типа «Камчатки» Филиппа Бахтина и ждёт серьёзной либерализации законодательства и налоговой системы. Правда, не уверен, что дождётся.

Пора валить

«Книжка Домбровскиса [премьер-министра Латвии в 2009–2013 годах] — плохая, потому что она про историю успеха. Но какой успех? Мы на огромной скорости влетели в реку и начали тонуть, — Ивар Годманис впервые за интервью резок в оценках. — В последний момент выбрались, потому что нам помог МВФ. Теперь сидим на берегу: машина со всеми вещами утонула. Конечно, первое чувство — радость, что выбрались. Но как долго она будет длиться?»

В 2007 году Годманис вновь возглавил правительство. Кризис уже подступал, но к нему никто не готовился — даже премьер не верил, что он будет серьёзным. Всё началось с крушения банка Parex. Им владели русскоязычные граждане Латвии Валерий Каргин и Виктор Красовицкий. Пресса с уверенностью писала, что его банкротство вызвано непрозрачной работой, отмыванием денег. Годманис же объясняет крах по-другому. Чтобы конкурировать со скандинавами, Parex ежегодно брал до 400 млн евро в западных банках. В разгар кризиса он не смог перекредитоваться, потому что его кредиторы, по словам Годманиса, тоже прогорели.

Премьер выделил Parex кредит из бюджета, почти 1 млрд евро. Недоброжелатели объясняют это тем, что в банке держали счета не только некоторые латвийские муниципалитеты, но и представители элиты — как местной, так и российской (до двух третей вкладчиков банка были иностранцами). Они также жалуются, что пенсии и зарплаты бюджетников сократили, чтобы потратить пятую часть бюджета 2009 года на спасение коммерческого банка.

Параллельно со спасением Parex Годманис договорился с МВФ и ЕС о кредите в 4,4 млрд евро в обмен на реформы. От латвийского правительства ждали девальвации лата, но премьер отказался от этой затеи и провёл так называемую «внутреннюю девальвацию». Программа предполагала повышение налогов и сокращение зарплат и социальных выплат на 20–30% при сохранении расходов по общественному и частному долгу. От этой меры пострадали граждане страны, но не банки.

Сам Годманис объясняет своё решение по-другому. Отказ от девальвации лата был нужен, чтобы спустя время перейти на евро — перед его введением страна обязана несколько лет выдерживать строгий курс своей валюты. Вторая причина — как раз забота о жителях. Большинство кредитов, на которые, как на наркоманскую иглу, подсела вся страна, были номинированы в евро. Если бы лат девальвировали, вернуть долги латвийцы бы не смогли и потеряли свои дома и квартиры. Годманис, правда, умалчивает, что в такой ситуации пострадали бы не только жители, но и банки — и тогда можно было бы найти какой-то компромисс между ними.

Впрочем, ослабление национальной валюты вряд ли бы спасло Латвию. В стране-импортёре, в структуре ВВП которой 77% занимают услуги при незначительном реальном секторе, девальвация обедняет страну и её жителей настолько, насколько снижается покупательная способность местной валюты. Маленький внутренний рынок, отсутствие условий для создания крупного бизнеса и непродуманная экономическая политика 20 последних лет поставили Латвию перед выбором из двух зол — разных по форме, но одинаковых по сути видов девальвации.

В результате ВВП за год сократился на четверть — худший показатель в мире. Безработица выросла с 7% до 22%. Закрылась половина больниц и около 100 школ. В январе 2009 года в Риге случились крупнейшие беспорядки за всю историю независимой Латвии. Протестующие разгромили здания министерства финансов и государственной казны, а также штаб-квартиру Parex. Спустя месяц после волнений правительство Годманиса ушло в отставку.

Ему на смену пришёл Валдис Домбровскис, который продолжил курс предшественника. Впоследствии в соавторстве с экономистом Андерсом Аслундом он написал книгу «Как Латвия пережила финансовый кризис», которую Годманис подверг критике. Домбровскис преподнёс прохождение Латвией финансового кризиса как историю успеха и даже дал советы другим государствам, попавшим в подобное положение. МВФ, правда, чтивом не восхитился. После тщательного изучения латвийского кейса фонд его к повторению не рекомендовал.

С МВФ согласно и население Латвии. Не добившись от правительства отмены мер экономии, оно проголосовало ногами. С 2008 по 2011 год страну покинул каждый сотый латвиец — причём, естественно, отъезжающими оказались не старики и дети. Всего с возвращения независимости по официальным данным, из страны свалили полмиллиона человек. Но в эту цифру мало кто верит: в 2010 году центр Нуриэля Рубини опубликовал демографическое исследование, согласно которому власти вдвое занижают число уехавших.

Тем не менее в 2010 году Латвия вернулась к скромному экономическому росту. По словам Годманиса, это произошло благодаря трём отраслям, которые спасают страну в любые кризисы: транзиту и логистике, деревообработке и пищевой промышленности. Для всех трёх главный рынок — Россия. Неудивительно, ведь русские составляют 27% населения страны (и 38% Риги). Россияне получили две трети из 15 000 выданных с 2010 по 2014 год видов на жительство, предложенных правительством за покупку недвижимости в Риге и Юрмале на сумму от 150 000 евро. Казалось бы, в такой ситуации независимая республика должна быть заинтересована в хороших отношениях с Россией. Но политические интересы выше экономических. Рига поддержала санкции против Москвы, и контрсанкции бумерангом ударили по экономике Латвии.

Лезгинка под музыку Паулса

«Я знаю бизнесменов, которые спились, уехали медитировать в горы или наложили на себя руки. А я заключил договор с сетью "Монолит" о поставках нашей продукции в Европу», — говорит мне Бислан Абдулмуслимов. Крупному латвийскому экспортёру продовольствия приписывали связи с чеченскими боевиками (отрицает, утверждая, что вступил с ними в контакт по просьбе Латвии и Франции для освобождения заложников из этих государств из Чечни), финансовую поддержку местных националистов и пророссийской партии «Центр согласия» и несколько пережитых покушений. Он постоянно критикует власть, за что его обожают журналисты, и регулярно попадает в загадочные истории с драками, однодневным арестом и высылкой из страны его родственников.

Неразговорчивый парень встретил меня на пороге офиса Абдулмуслимова, велел оставить мобильный телефон и сумку вне кабинета. Сам предприниматель тоже оставил свой мобильный за дверями, чтобы ничто не отвлекало от разговора. Его кабинет сразил наповал: портреты Наполеона и Жозефины Богарне, барочная мебель, в углу полуметровая казацкая сабля. На столике книги: Александр Пятигорский, Фридрих Ницше, Коран и Библия — все в пометках карандашом.

Если изучить биографию Абдулмуслимова, то он, конечно, покажется дельцом, а не философом-самоучкой. Детство он провёл в Грозном, занимался дзюдо. Главный урок спорта — не конкурировать с соперником в том, в чём он силён, а искать его слабую сторону — он перенёс на бизнес. Дзюдоист охранял в том числе и Джохара Дудаева. Отслужил в армии, проверял химическое и радиационное заражение в Чехословакии, там же менял сливочное масло и спирт на пиво. Вернулся и поступил в Грозненский нефтяной институт, но обучение совпало с Первой чеченской. По словам Абдулмуслимова, он не принял ваххабизма и терроризма и решил уехать.

С окружением Дудаева Абдулмуслимов при этом сохранил хорошие отношения, поэтому ему поручили должность торгового советника Республики Ичкерия в Прибалтике. Задача была — менять дизтопливо и авиакеросин на продовольствие и медикаменты: «Я танцевал лезгинку под Раймонда Паулса». Правда, нефть сепаратисты предоставляли неохотно, Абдулмуслимов выпрашивать не любил, поэтому (по его версии) быстро с должности ушёл и стал торговать самостоятельно. Благо друзья по нефтяному институту помогли с товаром.

Абдулмуслимов поставлял дизель и бензин мелким заправкам. У них в те времена часто случались перебои с деньгами — они расплачивались акциями. К 2002 году Абдулмуслимов стал лидером по поставкам дизтоплива на латвийский рынок и обзавёлся сетью заправок, которые в 2002 году продал за $10 млн «Лукойлу» и StatOil. Часть заработанных на продаже заправок денег Абдулмуслимов вложил в строительство — в начале 2000-х другого выбора у состоятельного латвийца особенно и не было.

Увлечённый саморазвитием предприниматель познакомился с Гунтисом Питероноксом — «замечательным человеком по Гурджиеву». Питеронокс владел мясоперерабатывающим заводом в Резекне, но ему не хватало оборотных средств. Он предложил Абдулмуслимову запартнёриться. Банки, которые прибрали к рукам шведы, либо не давали кредиты, либо неожиданно прекращали кредитную линию и забирали предприятия неспособных с ними расплатиться предпринимателей. «Без чеченской лезгинки отжимали бизнес», — резюмирует Абдулмуслимов. Его также раздражало, что иностранцы выкупали традиционные латвийские бренды: пиво Aldаris, шоколад Laima. «Как патриот Латвии, я решил выкупить столько заводов, сколько смогу», — то ли шутит, то ли издевается Абдулмуслимов.

Наличие оборотных средств позволило компании закупать европейское мясо по предоплате за низкую стоимость. Благодаря этому цены у Резекненского завода оказались ниже рыночных. Да ещё и угадали с продуктом — сделали сосиски по советскому ГОСТу. В отличие от других сосисок, Латвийская ассоциация врачей признала их безвредными для детей — и они набрали популярность в Латвии. Резекненский завод вышел в лидеры местного рынка.

С тех пор внимание Абдулмуслимова полностью сфокусировано именно на продовольственном бизнесе. Вместе с партнёром они приобрели в Резекне молочный комбинат, который перепрофилировали под хранение мяса, а также Даугавпилсский мясоперерабатывающий завод, Вентспилский завод по производству шпрот и ещё несколько мелких предприятий.

К 2014 году оборот AB-Holding, который объединяет все заводы Абдулмуслимова и Питеронокса, достиг 100 млн евро. Существенная часть приходилась на экспорт в Россию. Когда по нашему телевидению говорят о пострадавших от российских санкций европейцах, речь в первую очередь идёт о таких, как Абдулмуслимов. «В Латвии очень много разных профессиональных ассоциаций, но нет хотя бы одной крупной. Была бы — экспортёры бы настояли на неподдержке европейских санкций. Но, к сожалению, здесь политика диктует экономику. Причём политика, навязанная Брюсселем».

Российские контрсанкции, падение спроса в самой Латвии из-за сокращения населения и падение курса рубля уменьшили на треть оборот компании и сделали невыгодным производство шпрот. Три месяца Вентспилский рыбоконсервный завод не работал, всех 500 сотрудников уволили. «Потом я вернул 250 человек и пошёл в рабство к шведам — мы чистим им креветки, чтобы работать в ноль и не закрываться», — сетует Абдулмуслимов. За 2015 год, благодаря попаданию в торговую сеть «Монолит», оборот поднялся до 80 млн евро.

Абдулмуслимов, конечно, ругает латвийских политиков, но на судьбу не жалуется. Он ведёт переговоры о продаже товаров в супермаркетах Tesco, строительстве мясоперерабатывающего завода в Псковской области и покупке польского завода по производству консервов из сардин. Причём он хочет купить его только для получения сертификата, разрешающего поставки на американский рынок. Перерабатывать сардины он будет в Латвии. Это подаётся как месть Европе за закрытие латвийских продуктовых брендов.

Свою новую родину Абдулмуслимов, впрочем, не переоценивает: «Все чеченцы после 40 чуть-чуть прищуриваются. Вот я и смотрю на Латвию прищуренным взглядом, чтобы видеть только хорошее». Предприниматель картинно смеживает веки, но всё же перечисляет недостатки: «У нас самые высокие налоги в Европе: НДС — 21%, соцналог — 34%, налог на прибыль юридического лица — 15%, физического — 23%. Если продаёшь собственность — 15% от разницы. Доходы на прирост капитала и дивиденды — 10%. Вроде бы Латвия — правовое государство, но здесь работают 12 спецслужб. При слабой власти они стравливают бизнесменов и отжимают бизнес. Базовая модель есть, но мы отстаём на 100 шагов от Эстонии и на 10 от Литвы. Мы — самая коррумпированная страна Европы, потому что из-за советского менталитета здесь все смотрят не на человека, а на пост, который он занимает».

Сосед ворует у соседа

С 2011 года латвийский ВВП каждый год прибавляет по 2–3%. Это вдвое выше, чем в среднем по ЕС, но слишком мало, чтобы быстро догнать европейский уровень жизни хотя бы в среднем по больнице. Да и стала ли Латвия Европой — вопрос открытый. В стране капитализм — платить приходится за всё, но отличие от западных соседей в том, что платить иногда нечем. Например, при средней зарплате в 516 евро и пенсии в 259 евро коммунальные услуги за двухкомнатную квартиру зимой стоят 250 евро. Правда, из-за пробелов в законодательстве, которое не регулирует, какие приборы учёта устанавливать, суммированные показатели квартирных счётчиков часто ниже общедомовых. В результате задолженность ложится на весь дом и часто достигает десятков миллионов евро. Старообрядец Иванов, как раз занимающийся установкой счётчиков, сетует: «Да, это советский менталитет: сосед ворует у соседа».

В конце прошлого года в Латвии прошла массовая забастовка школьных учителей. С нового учебного года их нагрузка не изменилась, а зарплаты понизились. Для экономии средств бюджета закрывают поликлиники: рижане рассказывали мне, что в среднем по городу до ближайшей из них — полчаса. С 2016 года ввели новый налог — на содержание армии. Латвийцы будут платить 2% с месячной зарплаты выше 4000 евро.

В такой ситуации власть клянут все. Мне не встретился ни один человек, который был бы доволен. Зато все думают, куда валить. Вроде бы успешные предприниматели Иванов, Сауканс и Абдулмуслимов тоже замечали, что, если бы начинали бизнес сейчас, стартовали бы в Эстонии, а не Латвии. Даже шутка родилась: «Кто будет улетать последним — погасите свет в аэропорту».

Латвийцы, в том числе политики, признают свои ошибки: Валдис Биркавс и Марис Сауканс говорят, что после вступления в ЕС и НАТО республика перестала ставить перед собой масштабные цели, прокрастинировала, плыла по течению. Никаких национальных идей вроде построения эстонского электронного рая нет. Власти срочно требуется новая кровь, реформаторы, которые снимут избыточные ограничения, освободят предпринимателей от лишних налогов и бумажной волокиты и придумают, наконец, большую и красивую идею, ради которой многим захочется остаться и модернизировать родину.

На паузе

Одинокий охранник, кутаясь в меховую куртку, сидит возле входа в концертный зал «Дзинтари» и даже не смотрит вокруг. В середине ноября прохожих мало: автобус немецких туристов да местные родители, выгуливающие детей. Я захожу за угол и сквозь забор вижу сцену, на которой раньше выступали звёзды эстрады и КВН. В прошлом году «Дзинтари» перестроили, он стал более вместительным и комфортным, но из-за обострения отношений между Россией и Латвией фестивали «Голосящий КиВиН», «Новая волна», «Юрмалина» и Comedy Club уехали. Именно они делали кассу площадке. Городской бюджет Юрмалы в 2015 году недосчитался минимум четверти доходов.

Прибалтийский курорт отличается от черноморских. Здесь нет гор, зато есть сосны на морском берегу, аккуратные участки и дома — произведения искусства. Цены на квартиры в Дзинтари — самом престижном районе Юрмалы — стартуют от $100 000, но есть предложения и подороже — например, дом пресс-секретаря Дмитрия Медведева Натальи Тимаковой оценивают в 1,3 млн евро. Совсем недавно недвижимость здесь разлеталась, как бальзам в рижских магазинах, но теперь на каждом втором доме подолгу висит табличка «Продаётся». Финансовый кризис и увеличение цены вида на жительство до 250 000 евро резко сократили продажи.

История с домами Юрмалы рифмуется с общим латвийским трендом. Когда политика диктует экономику, бизнес не строит долгих планов. Латвия избавляется от постсоветского наследия, и, глядя на эти муки, понимаешь, что единственный класс, который тянет здесь на звание драйвера перемен, — это староверы, которые точно знают, ради чего работают.

Фотография на обложке: Dean Mouhtaropoulos / Getty Images