«Убежал без костылей». Российский военный рассказал, что стало с его психикой после спецоперации
О жизни с расстройством
Моё ПТСР проявляется в основном на звуки. Салют ещё более-менее, а вот прилёт самолётов, вертолётов, хлопки... Расстройство проявилось уже дома, когда я вернулся после ранения (из-за него мужчина вынужден ходить с костылями, — Прим. «Секрета») . Сам я живу в Севастополе, тут часто летают самолёты. Ранение с этим не было связано, скорее это реакция на те звуки, после которых может быть обстрел, прилёт, ещё что-то. Это откладывается в памяти, и, когда ты уже находишься в безопасной обстановке, подсознание продолжает на них реагировать.
Даже громкий хлопок двери автомобиля в плотной городской застройке разносится немного по-другому, звук искажается, и если этот автомобиль стоит в двух-трёх домах от тебя, это похоже на звук трёхмиллиметрового выстрела.
ПТСР обостряется только на звуки, которые я не успеваю опознать и отрефлексировать. Первая мысль возникает — принять какие-то меры, чтобы защититься и защитить близких. Например, если стоишь у окна и рядом пролетает самолёт, первая мысль — что нужно отойти подальше, встать в дверной проём, наиболее защищённые места.
Когда-то я так и делаю, когда-то терплю. Но, когда слишком часто пытаешься этот момент перетерпеть, напряжение накапливается, идёт сильное чувство страха, дыхание перехватывает, сердцебиение учащается.
Сама острая фаза проходит быстро, может, в течение минуты, ещё минут пятнадцать могут трястись руки. Моё ранение повлияло на мою тревожность. За счёт того, что я передвигаюсь на костылях, у меня снизилась мобильность. Я понимаю головой, что я уже просто не смогу в каких-то моментах полноценно среагировать, убежать, дать сдачи.
Было такое: пролетал самолёт, я находился возле окна, не разобрал звуки, пошла реакция. Так я в тот момент резко встал с дивана и, по словам жены, без костылей почти убежал. При этом я всё осознаю и принимаю сознательные решения, нет такого, чтобы я бессознательно совсем реагировал.
У кого-то в большей, у кого-то в меньшей степени может быть ещё и повышенная агрессивность. Я за собой её замечаю, но она не настолько выражена, чтобы ругаться с каждым человеком, который мне, условно, не понравился.
Дело в том, что я с самого детства занимался спортом и уже очень давно мне объяснили такое понятие, как «контролируемая паранойя». Ты всегда наготове, чтобы защитить себя. Постоянно подозреваешь, что откуда-то может быть нападение. Но ты это контролируешь и не даёшь перерасти в полную паранойю.
Именно за счёт этого я понимаю, что вот этот конкретный человек не может мне нанести какой-либо вред. Но всё равно в голове держишь, что злые люди существуют и встречаются даже в повседневной жизни, ждёшь от них подвох.
О самопомощи
Пока я обхожусь без таблеток и психотерапии. Меня успокаивает чтение.
Кроме того, когда острая фаза проходит, я в голове начинаю прокручивать эти моменты и сам для себя рационализирую, почему здесь и сейчас того, о чём я в первую очередь подумал, быть не может, что опасности нет.
Если до конца года не пройдёт, может, и обращусь за помощью. Но я думаю, что со временем приступы пройдут.
О влиянии на близких
С моими приступами сталкивалась только моя жена. Она пытается меня успокоить, обычно помогает. Когда близкие люди рядом, они даже любым отвлечённым вопросом могут сбить с темы, мозг начинает реагировать на заданный вопрос и отвлекается от ситуации вокруг.
Вообще, многое очень зависит от эмоционального состояния друзей и родственников, как они к этому относятся.
Общение с людьми в большой группе улучшает состояние. Все ребята, которые были на СВО, когда общаются между собой, практически не обсуждают боевой опыт. В основном темами становятся юмор, какие-то положительные эмоции, совместное времяпрепровождение, разговоры на житейские темы: починил автомобиль, смотрел футбол, ездил к родителям.
О военных с ПТСР
ПТСР, по моему мнению, всё равно остаётся у тех, кто был там (в зоне военных действий. — Прим. «Секрета»), навсегда. Человек навсегда останется с повышенным вниманием ко всему, что похоже на взрывы и выстрелы, и с обострённой реакцией.
На мой взгляд, на уровень травмы сильно влияет то, на каком уровне подготовки человек попал в эту ситуацию. У тех, у кого опыт меньше, у тех ПТСР будет сильнее. Тем, кому дают хороший уровень подготовки, — не только физической, но и мотивацию — они лучше справятся с тем, что их ждёт.
Хотя морально к этому всё равно подготовиться тяжело. Это надо принять.
Сейчас вернувшимся из зоны спецоперации с ранениями предоставляют лечение в санаториях, и там им оказывают в том числе психологическую помощь. Даже в госпитале, где я сейчас нахожусь, несколько психологов ходят, общаются, спрашивают ребят, как они.
Если потребуется, придёт и психотерапевт, и психиатр, так что работа по этому направлению ведётся.
Когда я лежал в госпитале с ребятами, у одного парня было такое сильное расстройство, что он довольно долго не спал почти. Буквально по часу, по полчаса в день. Ко всему этому подключилась другая серьёзная травма: ему оторвало ногу и он испытывал фантомные боли. Он разговаривал с психологом, психиатром, ему прокололи курс препаратов, чтобы успокоить нервную систему, и ему полегчало.
Но я считаю, что частные психологи тоже должны включиться в эту работу. Нужны льготы на психологическую помощь, потому что у большинства нет денег, чтобы пройти курс лечения у хорошего психотерапевта. Мне кажется, нужно создать какой-то комитет или список опытных квалифицированных психологов, которые реально могут помочь людям с ПТСР, и в случае необходимости сделать их посещение для ветеранов бесплатно за счёт бюджета.
Фото: Авилов Александр / Агентство «Москва»