Манифест дня. Ален Бадью: «Трамп дал вторую жизнь капитализму»
Современный французский философ Ален Бадью на лекции в Калифорнийском университете рассказал о роли нового президента США Дональда Трампа в развитии мировой капиталистической системы. Лекцию перевело издание «Гефтер», «Секрет» выбрал из неё самое интересное.
Для меня, как, наверное, и для многих людей, случившееся было неожиданным. Столкнувшись с чем-то неожиданным, мы попадаем под власть аффектов: мы чувствуем страх или подавленность, гнев или панику… Но мы знаем как философы, что все эти аффекты — не лучшая реакция. Не самое лучшее занятие — аффектировать прямо перед врагом. Думаю, поэтому необходимо научиться мыслить за пределами аффекта, за пределами страха, за пределами депрессии. Только так мы осмыслим ситуацию сегодняшнего дня, сегодняшнего мира, где и стало возможным то, что теперь возможно: Трамп стал президентом США.
Начну из самой общей перспективы, не ситуации в США, но ситуации вообще в современном мире. Чем стал мир в наши дни, что такое событие стало возможным? Думаю, что самое важное утверждение, с которого нам и надо начать, — произошла историческая победа глобального капитализма. Мы от этого никуда не уйдём. В некотором смысле, с 1980-х годов до наших дней, уже сорок лет, можно сказать, почти полвека, мы стоим перед исторической победой глобального капитализма. Здесь много что значимо. В первую очередь, полное поражение социалистических государств, таких как СССР (в оригинале: Россия] и Китай, и в более общем смысле, поражение коллективистского понимания экономики и социальных принципов в этих странах. Это очень важный момент. Произошла перемена не только в объективной мировой ситуации, но и в самой субъективности людей.
Более двух веков в общественном мнении судьба человечества определялась по двум направлениям. Примерно до 1980-х годов, конечно, обобщая, на субъективном общем уровне, историческая судьба людей виделась двумя способами. Был путь либерализма в классическом смысле. Слово «либеральное» имеет много значений, но я имею в виду первичное значение: частная собственность — ключевой момент социальной организации, пусть даже за это приходится платить чудовищную цену неравенства. Либерализм ищет в частной собственности ключ к социальной организации. И был путь социализма, путь коммунизма, хотя это разные слова, но мы берём самое абстрактное значение: главная цель всей политической деятельности — покончить с неравенством. Покончить с неравенством даже ценой кровавой революции. Итак, с одной стороны, миролюбивое видение истории как продолжение старой судьбы, где частная собственность организует вокруг себя общество, а с другой стороны, требование обновления, начатое Французской революцией, что исторический опыт человечества должен быть разорван: в прошлом останется неравенство и частная собственность, а в будущем будет коллективная жизнь. Поэтому спор шёл о равенстве и неравенстве: за неравенство выступал либерализм в классическом смысле, а за равенство то, что могло иметь разные названия: анархия, коммунизм, социализм — важна была идея. Этот спор захватил весь XIX век и значительную часть XX века.
Итак, почти два века существовал стратегический выбор, не только выбор перед лицом местных политических решений, национальных обязательств и войн, но выбор исторической судьбы всего человечества: выбор того, как будет построено само человечество с его судьбой. С 1980-х годов до наших дней мы присутствуем при конце такого выбора. Сейчас восторжествовала идея, что нет никакого глобального выбора и что нынешние решения не имеют альтернативы. Так и говорила Тэтчер: «Нет другого решения». Нет другого решения, кроме либерализма, или, как сейчас говорят, неолиберализма. Это важный момент, потому что Тэтчер сама не говорила, что имеющееся решение правильное. Её просто это не интересовало, она просто приняла, что есть только одно решение. Вы знаете, что современная пропаганда настаивает не на том, что глобальный капитализм совершенен: очевидно, что он весьма плох, все это знают. Каждый на планете понимает, что чудовищное неравенство не может быть сияющей судьбой человечества. Но ответ один: «Да, это неправильно, но альтернативы нет». Итак, думаю, наше время можно определить как попытку навязать всему человечеству в глобальном масштабе убеждение, что есть только один путь истории человечества. Теперь никто не говорит, что это блистательный путь, даже что это правильный путь, но просто говорят, что нет других возможностей, других альтернатив.
Каковы политические следствия из этого для всей политической жизни? Каковы следствия этого господствующего видения мира, в котором перед нами открыт только один путь? Все правительства с этим согласны: в современном мире не может состояться государство, не принимающее такой позиции. Мы не знаем ни одного правительства, которое рассуждает как-то по-другому. Но почему? Почему, если мы посмотрим на политику «социалистического» французского правительства, на «диктатуру» компартии Китая, на правительство США, Японии или Индии, все будут говорить одно: мы можем существовать только в глобальном капитализме, только подобное будущее существует. Я думаю, что любые политические решения, которые сейчас принимаются на уровне государств, полностью зависят от этого чудовища, как я называю глобализованный капитализм с его неравенством. В некотором смысле нельзя считать нынешние правительства хоть сколько-нибудь свободными. Они встроены в глобальную предопределённость, и любые их действия зависят от жизненных токов этой глобальной предопределённости. Поэтому чудовище становится всё чудовищнее. Мы должны знать, как сейчас обстоят дела с неравенством. Мы должны видеть, что весь современный капитал сосредоточен в немногих руках. Мы должны понимать, что сейчас 264 человека имеют в собственности столько же имущества, сколько 3 млрд других людей по всему миру. Это уже не былая монархия или какие-то ещё формы: сейчас неравенство заявляет о себе громче, чем когда-либо в истории человечества. Никогда это чудовище не заставляло всё человечество существовать в динамике растущего неравенства и при этом сокращающейся свободы.
Все государства относятся к этой ситуации одинаково. Все принимают этот чудовищный закон: французское правительство, китайская коммунистическая партия, администрация Путина в России, Исламское государство (организация, запрещённая на территории России) в Сирии и, естественно, президент США с его командой. Так постепенно, и это самый значимый вывод из избрания Трампа, вся политическая олигархия, весь политический класс оказывается одной всемирной группой. Эта группа только условно делится на республиканцев и демократов, социалистов и либералов, левых и правых и т.д. Все эти разделения в наши дни — чистые абстракции, а не реальности: за всеми стоит одна и та же экономическая и политическая ситуация. Политическая олигархия в западном мире в наши дни постепенно утрачивает контроль над капиталистической машиной — и это реальность. Все классические политические господствующие силы провоцируют, с нарастанием кризисных ситуаций и ошибочных решений, на глобальном уровне и на уровне наций ситуацию фрустрации, непонимания, озлобленности и мрачного бунта. Люди недовольны тем, по какому пути нас ведут все участники политического класса во всём мире: между ними есть различия, но они уже не заметны. Заниматься политикой в наши дни — значит отстаивать мелкие различия на общем глобальном пути. Но люди в целом подавлены всей ситуацией: они не знают, что делать, не находят ориентиров и задач в жизни, не имеют стратегического видения будущего человечества.
Перед лицом политической олигархии появляются активисты новейшего рода, которые поддерживают вульгарную демагогию насилия. Эти ребята ближе к бандитам и мафиози, чем к образованным политикам. И если выбор стал выбором между этими парнями и образованными политиками, то в результате осуществляется узаконенный выбор между политической вульгарностью и чем-то вроде субъективного насилия под видом политических «предложений».
В некотором отношении эта новая фигура в политике, Трамп, как и многие другие в наши дни, похож на фашистов 1930-х. Сходство есть. И прежде всего то, что главные враги для них — коммунистические партии. Это своего рода демократический фашизм, как бы парадоксально ни звучало это определение. Они находятся в демократической плоскости, внутри демократических институтов власти («аппаратов»), но они играют другую роль и другую музыку. Думаю, дело не сводится к Трампу, этому расисту, мачисту (от мачо), стороннику насилия, у которого нельзя не видеть полное презрение к логике и рациональности — фашистскую черту. Просто сам дискурс, сам способ речи этого демократического фашизма — это делокализация языка, его уместности — возможность говорить что придётся против всего, что вздумается. Никаких проблем! Этот язык — уже не язык объяснения, но язык создания аффектов. Это аффективный язык, создающий ложное, но действенное единство. Мы здесь впервые столкнулись с этим в лице Трампа, но в Италии это было раньше в лице Берлускони. Берлускони был возможно первым деятелем этого нового демократического фашизма, с теми же свойствами: вульгарность, патологическое отношение к женщинам, возможность говорить и делать на публике такие вещи, которые до сих пор неприемлемы для массы людей. Но то же самое — случай Орбана в Венгрии, и, думаю, во Франции таков же был случай Саркози. То же самое мы наблюдаем теперь в Индии, на Филиппинах, в Польше и в Турции.
Только в сравнении с поведением классической олигархии его поведение выглядит неожиданным. Единственно новое в Трампе — этот самый «Трамп» в момент, когда он говорит абсолютно примитивные и устаревшие вещи, вышедшие в тираж. Просто в наше время возвращение к старым правилам существования может показаться кому-то новеллой. Но эта конвертация нового в старое — характеристика чего-то вроде нового фашизма.
Всё сказанное описывает, я полагаю, нынешнюю ситуацию в её политических производных. Мы должны представить себя находящимися внутри некоторой фатальной диалектики — и её четырёх условий.
Итак, четыре момента, четыре условия: всеобщее стратегическое господство глобального капитализма, разложение классической политической олигархии, растерянность населения (утрата ориентиров) и отсутствие стратегической альтернативы — вот, как я думаю, квадрат нынешнего кризиса. Мы можем определить современный мир в терминах глобального кризиса, но не сводимого к экономическому кризису последних лет. Я полагаю, всё это гораздо больше, чем субъективный кризис: судьба людей всё менее ясна им самим.
Итак, что делать, как, бывало, спрашивал Ленин. Я думаю, ввиду избрания нового президента, избрания Трампа, мы должны честно признать, что одной из причин успеха Трампа стало нынешнее реальное, а не мнимое противоречие внутри одного и того же мира глобального капитализма, империалистических войн и утраты судьбоносной для людей Идеи. Конечно, я признаю, что Хиллари Клинтон и Дональд Трамп очень разные — я не собираюсь преуменьшать различие между ними. Но это различие значимо только на том уровне, где работает эта разница между новым фашизмом и старой политической олигархией.
Конечно, любая политическая олигархия не так страшна, как новый фашизм, и я прекрасно понимаю, что Хиллари Клинтон предпочтительнее. Но не надо забывать, что эти различия проводятся внутри одного и того же мира. За двумя кандидатами не стояло различных стратегических видений мира. Я думаю, что успех Трампа стал возможен только из-за того, что настоящее противоречие современного мира не может быть выражено, не может быть символизировано противостоянием Хиллари Клинтон и Трампа. Хиллари Клинтон и Трамп принадлежат одному миру — при всех различиях, они люди одного мира.
Как вы знаете, я люблю слово «коммунизм», хотя это слово и опозорено кровавой политикой XX века. Что ж, имя — не более чем имя! Подберите то, что вам нравится. Но в этом старом и опозоренном слове есть смысл, который нас не может не привлечь. Этот смысл тоже строится на четырёх моментах, четырёх принципах, которые и могут быть положены в основу нового политического поля — поля двух стратегических ориентиров.
Четыре пункта: коллективизм против частной собственности, полиморфизм рабочего против специализаций, конкретный универсализм против замкнутых идентичностей, свободное объединение против государства. Это пока ещё тезисы, а не программа. Но по этим тезисам мы можем уже судить обо всех политических программах, решениях, партиях, идеях. Соответствуют ли они четырём принципам? Движутся ли они в фарватере этих принципов или нет? Наши принципы — протокол суждения обо всех решениях, идеях и предложениях. Если решение или предложение ставит нас в фарватер этих принципов, мы можем его одобрить, исследовать его реальные возможности и т. д. Но если оно враждебно этим принципам, это плохое решение, неудачная идея, плохая программа. Итак, у нас теперь есть принцип суждений в политическом поле — он и поможет выстроить новый стратегический проект. В некотором смысле, это возможность иметь адекватное видение движения в новом направлении, которое и должно захватить всё человечество.