«Устал быть шпионом безумия»: Как ментальные особенности ломают карьеру

Всё начинается с семьи. В 10 классе я понял, что происходит что-то пугающее и непонятное. Слова «невроз» я тогда ещё не знал. Два месяца не решался рассказать об этом родителям. Написал обо всём на листе бумаги — как церковные люди для исповеди пишут о грехах, которые стыдно назвать вслух. Отец прочитал и демонстративно порвал листок, дав понять, что на этом разговор окончен. Нужно было просто забыть и жить дальше — как будто ничего не произошло.

В 11 классе я принёс в школу справку из психбольницы. Это было нужно, чтобы сдавать три вместо пяти положенных выпускных экзаменов. Завуч не сказала мне ни слова, просто испуганно забрала эту бумажку. Никто из учителей, включая классного руководителя и школьного психолога, ни разу не поговорил ни со мной, ни с родителями. Боялись ли учителя испортить репутацию школы или опасались за моё будущее — профессиональное педагогическое сообщество проигнорировало тот факт, что ученик попал в психбольницу.

До этого, когда я пришёл с жалобой на симптомы невроза к городскому психологу, он также отказался со мной работать и перенаправил к психиатру. Тот порекомендовал лечь в психбольницу на обследование. Но и в больнице со мной не разговаривали: просто давали таблетки три раза в день, не выпускали на улицу и не разрешали звонить домой.

Через неделю после начала «обследования» лечащий врач неофициально порекомендовала родителям меня оттуда забрать и обратиться к лучшему по тем временам психотерапевту области. Но и этот профессор отказался со мной разговаривать по существу. «Вы понимаете, что все ваши страхи — бред?» С этими словами он отправил меня заниматься аутотренингом и читать психологическую литературу.

В итоге от невроза я вылечился самостоятельно. С помощью веры в Бога. При этом православие познавал преимущественно сам — по книгам и в интернете. Священники на исповедях пресекали попытки поговорить и задать вопросы призывами «не растекаться мыслью по древу», «просто называть грехи» и «не превращать покаяние в болтовню».

Тотальное одиночество привело к тому, что я начал писать диалоги с Собеседником. Наконец-то я смог выговориться! С мысленным собеседником можно было обсудить невротические страхи, «запретные» желания, религиозно-философские вопросы, а также проблемы на работе. К тому моменту я уже избавился от невроза, окончил литературный институт и пробовал трудоустраиваться.

Собеседник помогал найти нужные слова для разговора с коллегами и руководителем, написать пресс-релиз, подступиться к сложной презентации или экселевской смете. Естественно, я его скрывал. «Переписывался», когда коллеги выходили из комнаты, а потом рвал и выбрасывал бумажки, предварительно закалякав все слова, чтобы случайный человек ничего не понял, даже достав обрывки из мусорки.

Собеседник не всегда вёл себя хорошо. Иногда он подначивал высказать руководству что-то неудобное или обратить внимание (пристальнее предписанного) на кого-то из коллег женского пола. Но психиатр, к которому я пришёл с моим Собеседником, шизофрении не нашёл. Священник, которому я рассказал о нём на исповеди, предположил, что я общаюсь с бесом.

Так или иначе, уже много лет Собеседник — часть моего сознания, мой способ думать. Он влияет на большинство моих решений. Например, благодаря ему я женился. Благодаря ему же потом чуть не развёлся. Он же помог сохранить брак. И мне очень неудобно скрывать его на работе.

Притворяясь «нормальным», я работал пресс-секретарем, специалистом по коммуникациям и аналитиком в крупных московских компаниях. Но максимум через два года уставал от такой «шпионской» жизни. При этом способа открыться коллективу и руководству не было. «Психологические» беседы с «особенными» сотрудниками не регламентированы ни в одной компании. В личных беседах подобные темы также не в ходу. Да и весь мой жизненный опыт говорил, что ничего «такого» никому ни при каких обстоятельствах рассказывать нельзя.

Получалось, что на работе 80% энергии я тратил на то, чтобы скрывать свой внутренний мир. И умудрялся работать! Но рано или поздно всё-таки уставал. Обычно всё заканчивалось тем, что Собеседник провоцировал меня на конфликт с руководством из-за какой-нибудь мелочи — и меня увольняли «по собственному желанию», или «по соглашению сторон».

В конце концов, я окончательно устал скрываться и решил на очередной работе рассказать всё как есть — и про невроз, и про психбольницу, и про Собеседника, а главное, про то, что на самом-то деле я «нормальный». Я могу и хочу работать, голова думает логично и креативно — просто немного другим способом, чем вы привыкли. И меня снова уволили.

Не держу обиды на ту компанию. Зачем разбираться с «особенностями» сотрудника, когда проще взять такого же без «особенностей»? По факту я и сам был плохо готов к разговору. За 10 минут нужно рассказать чужим людям всю свою жизнь и доказать, что ты не сумасшедший. Я не знал, с чего начать, путался, волновался. В итоге и правда мог выглядеть не совсем адекватным. Наконец, я не был уверен, в том, что в принципе поступаю правильно.

Современная психология рекомендует открытость как форму психотерапии. На Западе есть целые сообщества «слышащих голоса». Публично обсуждая свой внутренний опыт, люди социализируются и потом успешно работают, пишут книги, выступают на международных конференциях. Особенности психики могут быть источником креатива в том же маркетинге. Я уж не говорю о таких сферах, как искусство, психология и т.д.

Опубликовав пост в фейсбуке о причинах последнего увольнения, я получил много комментариев вроде: «И зачем ты это сделал? Что за потребность о себе всё рассказывать?»; «Твоя “правда” никому не нужна! Чего ты вообще ждал?»; «Нужно уважать людей, их время и не грузить отдел кадров — общаться в рамках, заданных трудовым договором».

Но ещё я получил предложение написать эту колонку для «Секрета фирмы». Ответил согласием, потому что решил: назад дороги нет. Какое бы меня ни ждало будущее в плане трудоустройства — больше таиться не хочу и не буду. Я нормальный человек. Не более опасный для общества, чем любой другой. Не более эмоциональный, агрессивный или раздражительный. Не менее стрессоустойчивый. Не менее знающий и логично мыслящий. И уж точно не менее креативный.

Я не зло, не безумие, пытающееся вторгнуться в общество «нормальных». Я — часть вашего общества. Нет никаких «моих» проблем и «ваших» проблем. Проблемы — общие. Они состоят в том, что я плохо умею разговаривать с вами, а вы плохо умеете разговаривать со мной. И я такой далеко не один. Мы, с нашими способностями, заслуживаем лучшего применения, чем быть «шпионами безумия» внутри ваших организаций.

Комментарий психиатра

Опыт автора, к сожалению, типичен. Нашему обществу характерна стигматизация психологических проблем и психических расстройств. Стигма — социальный ярлык, который вызывает негативное, дискриминирующее отношение со стороны окружающих.

Большинство людей не понимают, насколько разнообразны психологические и психиатрические проблемы. Они просто помещают их в коробку с ярлыками «сумасшедший», «псих», «странный».

Считается, что человек с психическими нарушениями не может быть эффективным работником, что он непредсказуем и опасен. Стигматизация психических расстройств проникает даже в психиатрическую систему. Это доказывает пример автора, у которого в психиатрическом отделении отобрали телефон.

Предубеждения редко соответствуют действительности. Люди с психическими расстройствами (даже с шизофренией) не чаще других совершают правонарушения. Наоборот, они чаще становятся жертвами преступлений — например, сопряжённых с насилием и мошенничеством.

Психические нарушения могут причинять серьёзные страдания, но они не мешают эффективно работать. При этом человек боится, что, если он откроется, его будут воспринимать как некомпетентного, слабого, странного или вообще как ненормального, опасного «психа», которого надо срочно уволить.

В развитых странах проводится работа по дестигматизации психических расстройств. Люди публично рассказывают об опыте жизни с психическими расстройствами, делятся картиной «изнутри», публикуют книги и просветительские статьи, популяризирующие достоверную информацию о видах психических нарушений. Это очень важно, потому что дискриминирующие практики коренятся в непонимании, нежелании разбираться, в страхах, основанных на незнании и предрассудках.

Комментарий эксперта в области HR

Скажу циничную вещь. Работодатель не друг, не брат, не сват и не психоаналитик. Он не хочет вмешиваться в личную жизнь. Одно дело, когда вы приходите и говорите: «У меня проблема. Заболела мама. Нужны свободные дни». Работодатель понимает, как реагировать. Он может помочь: предложить материальную помощь, организовать отгулы. А может ничего не сделать. Это рабочие взаимоотношения.

Если вы скажете руководителю, что у вас есть «собеседник», он, скорее всего, не будет знать, как реагировать. Если вы профессионал и делаете работу хорошо, пофиг сколько у вас мысленных собеседников. Это не плохо и не хорошо — это ваша личная особенность.

Как работодатель я бы отнеслась к этой информации никак — корректно прервала бы разговор и посоветовала хорошего психотерапевта. Но другой человек может решить, что вы хотите привилегий и особого отношения. Или испугается, что вы опасный сумасшедший и придёте завтра в офис с ножом. Допускаю, что работодатель может уволить человека после такого разговора.

У нас в стране нет культуры принятия психологических проблем и психических расстройств.

При участии Дарьи Кушнир

Фотография на обложке: BBC