С диагнозом по жизни. Как в России относятся к людям с ментальными особенностями
«Вся жизнь человека с психическими расстройствами в России — одно сплошное ограничение и препятствие»Много ли среди ваших знакомых и друзей людей с психиатрическими заболеваниями? Если вы силитесь вспомнить, но не можете, не переживайте — скорее всего, они есть, но шифруются. Для этого у них может быть множество причин, от стеснения до боязни быть отвергнутыми, уволенными с работы или осмеянными. «Секрет» поговорил с людьми, которые решились рассказать о жизни с диагнозом, и выяснил, как им живётся в современной России и что общество может для них сделать.
Истории реальны, имена изменены из соображений анонимности.
Миллионы диагнозов
Уже около 5,6 млн россиян (3,8% населения) имеет подтверждённый психиатрический диагноз. Однако по факту цифра может быть в несколько раз больше, ведь в официальную статистику попадают далеко не все. Да и попасть туда совсем не стремятся.
Как там врачи говорят, здоровых нет, есть недообследованные? Думаю, если устроить большое исследование, таких, как я, окажется очень много. По опыту могу сказать, что благодаря интернету и друзьям можно найти вариант помощи практически на любой вкус и кошелёк, просто это занимает больше времени, чем хотелось бы, иногда слишком много. А вот предоставляемыми государством возможностями пользоваться совсем не хочется.
Кто-то избегает государственных психоневрологических диспансеров (ПНД), предпочитая частные клиники. Кому-то их диагноз не мешает жить обычной жизнью, поэтому к врачам они обращаются только в самом крайнем случае. Кто-то в принципе отрицает своё нездоровье и пытается выживать без полноценного лечения.
А бывает и так, что и сами врачи не торопятся официально вписывать в карту пациента название его болезни, не желая портить ему жизнь. Хотя справка о психическом заболевании иногда и даёт определённые привилегии — например, отсрочку от армии, пособие по инвалидности и т. п., — жизнь в России с диагнозом совсем не сахар.
В нашей стране существует стигматизация людей с любым психическим диагнозом. Я учитель, и, когда я впервые добралась-таки до психиатра, первое, что я услышала от друзей: только не ляпни об этом на работе. Уточнила у психиатра. Она сказала: «К сожалению, да, о ваших визитах ко мне не стоит распространяться. Кстати, я не заношу вас в официальную базу, и это никак не отразится на вашей карьере». То есть, если бы я пошла бы не платно и неофициально, а по ОМС, меня могли бы уволить с работы? Или не взять на следующую?
В случае если у человека выявляется психопатология, перед врачами встаёт дилемма, оформлять ли его в системе. Раньше, ещё в СССР, была практика ставить на консультативный или динамический учёт. Сейчас как такового учёта людей с психиатрическими заболеваниями нет, но из-за социальной значимости таких болезней им предоставляется диспансерное наблюдение либо консультативно-лечебная помощь.
Иногда больной достаточно адекватный и осознанный, чтобы самостоятельно обращаться к врачам при ухудшении самочувствия, поэтому назначать обязательные встречи. Искать в случае длительного отсутствия его не будут. При этом справку о его состоянии могут не выписывать и каких-либо ограничений на него не накладывать — такие люди могут выполнять практически любую работу, получать лицензию на оружие, водить автомобиль.
Обойтись консультациями можно, если больной:
- не представляет потенциальной опасности для себя и окружающих;
- сохраняет критический образ мышления, осознаёт болезнь;
- сохраняет трудоспособность;
- попал в поле зрения психиатра впервые;
- добровольно лечится и принимает препараты;
- имеет заболевание, поддающееся лечению, с быстрым наступлением ремиссии.
Диспансерное наблюдение подразумевает, что человеку назначают регулярные встречи с доктором — чтобы отслеживать динамику болезни.
Врач-психиатр обязательно должен поставить человека под наблюдение, если тот:
- сталкивается с частыми обострениями своей болезни, а его психическое расстройство серьёзно влияет на восприятие реальности;
- не осознаёт болезнь и принимает бред, галлюцинации и другие искажения реальности за истину;
- опасен или потенциально опасен для себя и окружающих;
- психически беспомощен, недееспособен;
- и раньше попадал под психиатрическое наблюдение, а его периоды просветления были короткими и нестойкими;
- попал к врачу в принудительном порядке по вызову скорой психиатрической помощи или по решению суда после правонарушения.
Частота встреч с врачом может меняться от раза в неделю до раза в год в зависимости от тяжести состояния. Если больной выздоравливает и на протяжении нескольких лет находится в стойкой ремиссии, его могут снять с наблюдения или перевести на консультативную форму.
Хотя на практике избавиться от однажды поставленного психиатрического диагноза в России сложно. Человек со справкой не всегда лишается возможности жить полноценной социальной жизнью, но его права могут пересмотреть по решению врачебной комиссии.
Определённые заболевания, такие как шизофрения, тяжёлые расстройства личности, наркомания или алкогольный психоз, могут включать некоторые ограничения автоматически (запрет на вождение, ношение оружия, работу с детьми и в определённых профессиях).
По своему опыту могу сказать, что, когда у человека есть признаки психического расстройства, которое может ограничить его жизнь, самое важное — тактично донести до него эту информацию, рассказать максимально подробно о сути его проблем. Психическое расстройство от «умалчивания» никуда не денется, если диагностировано правильно, а человек без лечения и без осознания своих ограничений может столкнуться с большими проблемами. Я справки давал всегда, но информировал людей о том, почему это произошло и что сделать с тем, чтобы ограничений стало меньше.
На работе
Многие люди с психиатрическими заболеваниями продолжают работать и жить более-менее полноценной социальной жизнью. Для этого они должны быть, что называется, «хорошо скомпенсированными». Это значит, что для них удалось подобрать адекватную терапию, которая возвращает их разум в нормальное состояние и снимает симптомы болезни. Их коллеги могут даже не догадываться, что рядом с ними «человек со справкой», списывая его периодические причуды на особенности характера.
Но так везёт далеко не всем. Подбор терапии может занимать годы, а некоторые препараты имеют множество неприятных побочек. В итоге люди не выдерживают и втихую бросают их пить, думая, что тем самым выбирают меньшее из зол. И рано или поздно их ментальное состояние ухудшается и становится очевидным для окружающих.
Проблем добавляет сам факт наличия заболевания. Несмотря на то что закон прямо запрещает отказывать в трудоустройстве только из-за наличия у человека заболевания и не мешает заключать трудовые договоры даже недееспособным, работодатели не горят желанием нанимать работников «со странностями».
Иногда, даже если на собеседовании человек показался адекватным, устраивают ему проверку по всем доступным каналам, чтобы выяснить, с кем придётся иметь дело. И если у работодателя есть выход на государственные базы данных, например через знакомых силовиков или врачей (хотя это, конечно же, незаконно), расклад может оказаться не в пользу соискателя, имевшего неосторожность попасть в систему. Хотя официально причиной для отказа в приёме на работу укажут что-то другое.
У меня не было денег на частных врачей, поэтому я с самого начала, когда моё заболевание манифестировалось, наблюдалась в ПНД. И имела соответствующую запись. При этом в тот момент мне пришлось уйти с работы, потому что обострение случилось прямо там на фоне дичайшего стресса из-за дедлайнов. Я тогда сама вызвала врача и потом сообщила работодателю, что на две недели беру отпуск и ложусь в больницу. Когда я вернулась, меня попросили уволиться по собственному желанию. Я была абсолютно не в том состоянии, чтобы качать права, и согласилась.
Когда моё состояние выправилось и я попробовала снова устроиться на работу, в том месте, где я собеседовалась, сначала были настроены меня взять. Но потом решили проверить мои рекомендации и связались с предыдущим работодателем, а он им всё рассказал. Мне отказали, официально из-за того, что нашёлся соискатель получше. А неофициально HR мне сказала, что они не готовы работать с кем-то, кто может «загреметь в дурку» и подвести проект.
Но вот если человек уже попал в рабочий коллектив, избавиться от него только на основании его диагноза не получится. Лишь ограниченный перечень профессий, связанных с повышенной опасностью или социальной значимостью, имеет прямые противопоказания к работе для психически нездоровых. На таких работах сотрудники обязаны не реже чем раз в 5 лет проходить психиатрическое освидетельствование, а при отказе их могут отстранить без сохранения зарплаты.
Перечень профессий с ограничениями для психически больных давно хотят пересмотреть, как и критерии допуска к работе. Но по факту все отсрочки для изменения законодательства закончились в сентябре 2022 года, а до конца этот вопрос так и не решили. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: есть приказ Минздрава, в котором указаны виды деятельности с обязательным медицинским и психиатрическим освидетельствованием, но нет актуальных нормативно-правовых актов, в которых сказано, на какие заболевания, собственно, надо проверять.
Хотя сами работодатели к вопросам психического здоровья своих сотрудников нередко подходят спустя рукава.
Если вы работаете с детьми и имеете любой психиатрический диагноз — вас могут уволить и, скорее всего, уволят. Но тут, конечно, вопрос качества. Знаете, все учителя проходят диспансеризацию. Так вот, во время диспансеризации психиатр спросил меня: «Наркотики принимаете? Пьете? Жалобы есть? Давайте вашу бумажку».
В остальных случаях работника могут уволить только в том случае, если его поведение начало представлять опасность для окружающих, а сам он плохо справляется со своей работой или прямо вредит компании. Например, уносит и раздаривает офисное имущество, уничтожает документы, дерётся с сослуживцами, портит репутацию фирмы или просто перестаёт появляться в офисе.
Но гораздо чаще люди с «тихими» диагнозами уходят с работы сами, не выдержав давления коллектива. Иногда это происходит из-за того, что заболевание, вопреки всякой этике, становится общеизвестным. А иногда из-за того, что ничего не подозревающие коллеги создают невыносимую атмосферу, ухудшающую состояние людей с и без того расшатанной нервной системой.
Я никогда не афишировала свой диагноз, да и на учёте не состояла — всегда лечилась у частных врачей. Но уже дважды была вынуждена уйти с работы из-за того, что понимала: если мне вдруг станет хуже, если моё состояние раскроется, эти люди, которые с улыбкой гоняют со мной чаи на офисной кухне и перемывают кости друг другу, меня просто уничтожат.
Только спустя время мне удалось найти достаточно тактичный и эмпатичный коллектив, в котором никто не шутил несмешные шутки про «психичек», «истеричек», «дурку», не отпускал другие дискриминационные замечания в адрес не таких, как все.
Я работаю в медиасфере. Говорить о нормированном дне, питании и отсутствии стресса тут бесполезно. Если к этому добавить распространённое в больших городах явление одиночества и плохую экологию — то для развития психического заболевания этого оказалось более чем достаточно.
Начиналось всё когда-то с плохого пищеварения. Около месяца мне в желудок поступала желчь при любом питании. Врач отправил к психотерапевту. Стереотип о том, что у меня «что-то не так с головой, раз меня туда отправляют», долго не давал покоя. В итоге только подбор антидепрессантов помог избавиться от недуга. Но спустя полгода я бросила пить лекарства, началось сильное осложнение. Мысли о самоубийстве сопровождали меня каждую минуту, нахождение наедине с собой становилось невыносимым. Я задыхалась, не могла спать ночью и не могла встать днём. На работе были претензии, что это всё не повод не отвечать днём на телефон. Я уволилась с работы.
Даже когда работодатель и коллеги относятся к чужим ментальным проблемам лояльно, иногда сама система, в которой они работают, оказывается недружелюбной к людям с особенностями. Стоит признать: иногда заболевание может существенно влиять на работоспособность. А иногда людям с диагнозами просто требуется больше льгот, чем наше трудовое законодательство может им предоставить.
Думаю, самое большое мое ограничение — тот факт, что я, кажется, теперь уже не смогу работать в офисе. Мне оказалось очень важным управлять собственным расписанием и иметь возможность прислушаться к себе в любой момент, а на обычной работе это было невозможно. В офисе ты — часть механизма, и никого твои проблемы не волнуют. И нельзя было ни пожаловаться, ни как-то поправить своё состояние. Думаю, это сыграло свою роль в ухудшении болезни.
Не все в современной России могут себе позволить оплачивать походы к психиатру и лекарства, не работая при этом период, необходимый для подбора лекарств. А ещё часто лекарство не подходит и нужно подбирать заново. И вынужденность работать в этом состоянии — то, что в том числе отпугивает многих от похода к психиатру. Потому что там и сонливость, и тошнота, и нарушения сна, и неделя в этом прекрасном состоянии — блаженный минимум, который случается не у всех. Мне кажется, что диагностированные психические заболевания должны быть в составе причин, из-за которых дают официальный больничный на работе, хотя бы на время, необходимое для привыкания к медикаментам.
В обществе
Явная дискриминация людей с ментальными проблемами, вроде увольнения с работы, всё-таки встречаются редко — работодатели стараются лишний раз не портить себе карму. Но на более низовом уровне россиянам ещё учиться и учиться терпимости к людям с особенностями.
В 2015 году резонансный случай произошёл с сестрой российской модели Натальи Водяновой. Оксана Водянова с детства страдала аутизмом и церебральным параличом — а подобные заболевания бывает трудно скрыть от окружающих. Когда девушка с няней зашла в кафе в родном Нижнем Новгороде, его хозяин в грубой форме потребовал, чтобы они немедленно убрались из помещения — якобы своим видом они отпугивали «нормальных» клиентов. Они попытались защитить свои права и вызвали маму Оксаны, но когда та приехала и вступилась за дочь, вмешалась охрана и вывела посетительниц силой.
В этом случае на помощь пришла известность старшей сестры: после того как Наталья Водянова рассказала об инциденте в своих соцсетях, поднялся широкий общественный резонанс. Действия хозяина кафе осудили власти региона и множество крупных общественных деятелей, а следком возбудил на него уголовное дело за унижение достоинства и дискриминацию.
Но на такой исход могут рассчитывать лишь единицы — те, за кого есть кому вступиться. Чаще же людей с явными признаками расстройства в обществе избегают. Например, детей с нарушениями развития могут выгонять с детских площадок и травить в школе. А взрослые стремятся уйти из недружелюбной обстановки сами, уже достаточно натерпевшись и хорошо зная, как окружающие могут отреагировать на их проблемы.
У нас недружелюбная во всех смыслах среда, в которой тяжело и здоровому человеку, а уязвимому вследствие болезни тяжелее втройне. Те, чьё состояние ещё не требует госпитализации, в основном сталкиваются с бытовой психофобией («Как ты можешь писать в соцсетях, что ложишься в психбольницу? Это же позор!») и тем, что окружающие отрицают серьёзность заболевания или даже его наличие («Депрессия? Просто возьми себя в руки»).
К сожалению, я регулярно встречаюсь с людьми, которые используют тот факт, что я открыто говорю о своей болезни, не в мою пользу. Будучи хорошим специалистом в своей профессии, я сталкиваюсь с конкуренцией. И самый любимый аргумент против меня — это стереотипы о психическом здоровье. «Ненормальная, больная, она на таблетках» и пр. Слышать о себе упрёки из-за обращения к психотерапевтам и психологам, приёма медикаментов, конечно, неприятно. И даже обидно. Но это результат нетерпимости общества к любым «иным» его проявлениям.
Вся жизнь человека с психическими расстройствами в России — одно сплошное ограничение и препятствие. Здравоохранение, работа, общественная среда в принципе не заточены под людей с особенностями. Есть два варианта: либо ты справляешься сам, максимально скрываешь, маскируешь симптомы, чтобы заработать достаточно денег на жизнь, качественные лекарства и частных специалистов, либо отдаëшь себя на милость российскому здравоохранению.
Бонусом получаешь вполне возможные сложности с трудоустройством и по жизни. Дискриминация есть со стороны родственников, не воспринимающих твоё состояние всерьёз, коллег и начальства, которым лучше попросту об этом не знать, и общества в целом.
Очень просто опустить руки, особенно в депрессии. Мне кажется, нашей системе проще всего закрыть глаза на всех, кто не здоровые гетеросексуальные носители традиционных ценностей.
Очень страшно приоткрывать эту сторону своей жизни даже близким, не все это понимают. Многие отворачиваются. Те, кто не хочет разбираться, навешивают обидный ярлык «сумасшедший» или отмахиваются, как от слабака. Когда я работала в офисе, о том, что у меня депрессия, сказала, только когда увольнялась. Никогда, наверное, не забуду эти противные косо-сочувственные взгляды: «Ну и что с тебя, убогой, взять».
Есть ряд ситуаций, где (с долей юмора) начинаешь чувствовать себя асоциальным элементом. Нужно принять, что не все форматы общепринятого досуга и веселья тебе подходят. По поводу дискриминации/поддержки ситуация очень разная. Какой-то ощутимой дискриминации нет, есть устоявшаяся позиция, что «вы всё себе напридумывали». И выход простой — «заняться делом», «завести семью или домашнее животное» или «избавиться от избытка времени или средств». В целом это мнение доминирует в обществе. Раньше я пыталась объяснять собеседникам что-то про дофамин, но вникали единицы. Понимание проявляют только люди, информированные в вопросе, таких становится всё больше.
Практически все пациенты жалуются на дискриминацию, стигматизацию своих проблем. Они сталкиваются со страхом, непониманием и растерянностью со стороны окружающих. Самое печальное в том, что часто подвергаются они этому со стороны наиболее близких, эмоционально значимых людей. В большей части случаев и в более молодом возрасте это родители, позднее — супруги.
На дискриминацию со стороны общества обычно не жалуются, но в основном потому, что такие люди чаще остаются наедине со своими проблемами. Если же психическое расстройство проявляется вовне и явно отражается на поведении человека (панические атаки, гипо- и маниакальные состояния, галлюцинаторно-бредовые расстройства и т. д.), то всё зависит от того, какие люди его окружают как в данный момент, так и на постоянной основе. Стигматизация и самостигматизация у нас так распространены из-за всё ещё низкой грамотности населения в вопросах психического здоровья. Среди молодых людей это не так выражено, но всё зависит от среды, в которой они развиваются.
В системе
Люди, которые серьёзно страдают от тех или иных ментальных проблем, рано или поздно вынуждены обращаться за помощью к врачам. И тут начинается лотерея. То, насколько эффективной будет помощь, решится ли больной продолжить лечение и не навредит ли ему это решение, очень сильно зависит как от конкретной больницы, так и от конкретного врача.
Увы, в сфере психологической и психиатрической помощи до сих пор очень много недостатков, которые подрывают доверие россиян ко всей системе. Нарвавшись на одного некомпетентного специалиста, человек с психическим заболеванием ещё дважды подумает, стоит ли продолжать поиски или этот процесс слишком травмирующий.
Трудно найти специалиста, трудно заработать на оплату его услуг и на лекарства. В крупных городах, особенно в столице, с психиатрической помощью дела обстоят относительно нормально (если оставить за скобками вероятность нарваться на некомпетентность). А вот о том, что творится, условно говоря, в регионах, мне страшно даже подумать.
Много раз слышала, как права пациентов, живущих в специализированных учреждениях, постоянно нарушают администрация и персонал. Не забудем и о «карательной медицине»: многие врачи страдают от выгорания, и это отражается на пациентах. Это касается всех, но люди с психическими расстройствами особенно уязвимы.
Качественную психологическую и психиатрическую помощь как минимум крайне сложно получить бесплатно. И даже просто найти хорошего, подходящего частного специалиста непросто. Психологи, у которых я был, не перенаправляли меня к психиатру и пользовались типовыми методиками.
Лекарства от психических болезней достать сложнее всего, хотя антибиотики и кроверазжижающие, например, часто спокойно продают без рецепта. И в итоге эти нужные, а иногда и вовсе жизненно важные лекарства порой можно получить разве что в диспансере.
А там ты рискуешь стать жертвой халатности или даже произвола медицинских работников, потому что права психически больных людей защищены плохо. Даже если не вдаваться в крайности, там считается нормальным отбирать у пациентов личные вещи, право на личное пространство, не выдавать полноценную медицинскую информацию.
Система психиатрической помощи в России в основном заинтересована только в тяжëлых случаях, достаточно дегуманизирующая и жëсткая, а специалисты во многом работают в устаревших категориях. Основная поддержка людей с диагнозом — негосударственные благотворительные инициативы.
Даже если не рисковать доверять себя заботливым рукам врачей из ПНД и отдаться на милость частных специалистов, это совсем не гарантия, что качество помощи людям с психиатрическими диагнозами будет на порядок выше. Да, возможно, отношение к пациенту с деньгами будет более уважительным. Но от непрофессионализма и тут никто не застрахован.
В официальной медицине (по ОМС) основная проблема — это анонимность. Тут проблема и в политиках, согласно которым наша система делится данными (и это может привести к серьёзным карьерным проблемам), в банальном уровне защиты персональных данных.
У коммерческих учреждений (в том числе доступных по ДМС) с этим гораздо меньше проблем, но не у всех есть возможность в такие обращаться. Я лечусь по ДМС. С лекарствами дела обстоят относительно неплохо. Доктора — неврологи и психиатры — сейчас нормально понимают состояние, готовы помочь подобрать именно твой препарат (их множество, а работать конкретно для тебя могут, из всего многообразия, буквально один-два).
С психотерапией всё существенно хуже. В одной из клиник, доступных мне по ДМС, была, предположительно, хорошая услуга в этой области. Я обратился к доктору там — но после нескольких сессий эффект был обратный: было ощущение, что меня совершенно не понимают, а вместо поддержки было ощущение обвинения. Пара полезных советов была получена, но общий фон получился настолько плох, что я не только ушёл от того доктора, но и надолго отказался даже от попыток найти себе нового, более подходящего врача. Очевидно, что это нужно делать, но я опасаюсь до сих пор.
Многие идут к частным врачам от безысходности — потому что не хотят «попадать на карандаш». Но, даже если вопрос анонимности таким образом удаётся решить, решение лечиться платно больно бьёт по кошельку.
Да, можно пойти к психиатру по ОМС. Но, если вы живёте, как я, в маленьком городе, этого специалиста просто нет в районной поликлинике. Хотя должен быть. А если вы идёте к платному врачу — запаситесь деньгами и терпением. Приём, подбор лекарств, некоторые из которых реально дорогие, повторные приёмы и подборы лекарств. И чаще всего из болезни не вылезти только на таблетках. Психотерапия реально чинит вас и вашу жизнь — но и она стоит очень дорого.
Сами доктора признают, что в самой системе надо что-то менять. Причём на всех уровнях — от работы с больными и повышении уровня грамотности в вопросах ментального здоровья до бюрократии. Однако по факту эта махину пытаются сдвинуть годами, но меняется она крайне медленно.
Система оказания психиатрической и психологической помощи довольно плохо справляется со своими функциями в масштабах государства. Мало внимания уделяется, на мой взгляд, вопросам просвещения, популяризации знаний о психическом здоровье и нездоровье. К сожалению, как и немалая часть профессионального сообщества, я не вижу серьёзных изменений там, где они нужны.
Проблемы в психиатрической сфере в целом те же, что и в системе здравоохранения вообще: низкие зарплаты, отсутствие отлаженной системы оказания психологической помощи врачам, бюрократия, формализм, плохое качество образования, замедленный обмен знаниями с мировым сообществом. Но их никто не хочет видеть.
Впрочем, когда успех в этой лотерее зависит от человеческого фактора, бывают и приятные исключения. Даже в самом обычном районном ПНД могут встретиться грамотные и отзывчивые специалисты. Это даёт людям с психиатрическими проблемами определённую надежду.
Я обратилась за лечением в психоневрологический диспансер по прописке. Меня определили в стационар. Я впервые столкнулась с профессиональным лечением моего состояния. Со мной говорили, меня понимали и слышали. Я встречала людей с таким же недугом. Врачи объясняли природу и учили распознавать первые признаки расстройств. Спустя месяц я встала на ноги. Я не ожидала, что лечение в этой сфере на таком достойном уровне у нас в стране.
Да, в депрессии может казаться, что совершенно всё потеряло смысл. Именно так я сказала врачу после крайне сильного обострения. «Но раз вы здесь — значит, хоть немножко надежда есть?» — после этой фразы психотерапевта я впервые за месяцы подняла глаза с пола на человека.
Но да, пока в сфере психиатрической помощи в России ещё есть что улучшить. Реформ в сфере здравоохранения недостаточно, необходимо признать, что люди с диагнозами — среди нас и, возможно, ближе, чем нам кажется. И они имеют право жить полноценной жизнью, работать и получать помощь и поддержку без обидных ярлыков и дискриминации. А для этого над собой надо работать не только врачам, но и всему обществу, в том числе — бизнес-сообществу, указали собеседники «Секрета».
Было бы классно, если бы компании нанимали психотерапевта, который бы работал с их сотрудниками. Или если бы это оплачивалось государством, но не ради сбора информации о своих гражданах — в таком случае от психотерапии нет толка, никто не доверяет таким психотерапевтам, а доверие в этом случае — ключевой момент. Так, на моей прошлой работе был штатный психолог. Однако эта прекрасная женщина сразу предупредила меня, о чём ей можно говорить, а о чём — не стоит. Ну, вы поняли.
Мне кажется, нужно на общем уровне ввести что-то типа тестирования, просто чтобы оно входило в первичные осмотры, диспансеризации. В целом же, думаю, нужно вести просветительскую деятельность, чтоб люди могли распознавать признаки заболевания у себя и у своих близких. И просто учить людей присматриваться к близким, изменению их поведения.
Коллаж: «Секрет фирмы», соцсети, Unsplash /Sasha Freemind, L K H T K, Darshan Patel, Alex Gorin, Priscilla Du Preez