Красный директор. Владимир Махлай: «Дети съели мои офшоры, выгнали из трастов»

Владимир Махлай возглавил «Тольяттиазот» (ТоАЗ) в 1985 году и сохранил над ним контроль после приватизации. К середине 2000-х он вывел компанию в десятку крупнейших производителей аммиака в мире с выручкой в $1,8 млрд в год. Правда, он сделал ошибку, доверив оформление бумаг замам, и собственные дети отобрали у него завод — в 2011 году они перехватили у него акции ТоАЗа, хранившиеся в дочернем Тольяттихимбанке и офшорах. Пока Махлай, как король Лир, разбирается с ними в судах, на доли в бизнесе претендуют другие акулы химпрома.

Параллельно Махлаи — уже совместно — отбиваются от уголовных дел, которые, как они считают, инициировал владелец «Уралхима» и обладатель 9% ТоАЗа Дмитрий Мазепин, чтобы заставить их продать ему завод. Ранее он не скрывал своего желания заполучить предприятие. Также на миноритарные доли в заводе претендуют трейдер Алекс Ровт и тольяттинский бизнесмен Евгений Седыкин.

Судьба старшего Махлая типична для красных директоров — руководителей советских предприятий, которые пробились на высокие посты из простых рабочих. Большинство из них не желали вдаваться в детали новых схем, а потому со временем потеряли компании — например, экс-глава Череповецкого металлургического комбината Юрий Липухин или президент «Красного Октября» Анатолий Даурский. Кто-то удачно продал бизнес, а кто-то — потерял всё. Лишившись родных предприятий, красные директора часто так и не находили нового места в жизни. «Секрет» поговорил об этом с Владимиром Махлаем.

Читайте все тексты специального проекта «25 лет бизнеса в России»

— Что вами до сих пор движет? Зачем вам «Тольяттиазот», почему вы всё за него боретесь и никак не успокоитесь?

— В 1985 году Алексей Георгиевич Петрищев, министр минеральных удобрений, лично мне поручил поехать на «Тольяттиазот» и поставить там всё на свои места. Цели поставил конкретные. Я почти ничего не сделал — только в 2005 году мы сделали лучшие реакционные трубы в мире. По всему миру потом кокиль поставляли. А сейчас всё растаскивают. Из-за ареста оборудование простаивает, и это называется импортозамещением.

— Губаха — ваш родной город. Вы пять лет строили там завод, вложили в это все свои силы. Зачем вам понадобился Тольятти?

— Действительно. СССР купил два завода по производству метанола мощностью 750 000 т. Думали, где их разместить. Я бегал по министерствам и настаивал, чтобы это сделали в Губахе, потому что город захирел от упадка угольной промышленности. При этом у нас не было абсолютно никакой строительной базы. Даже подвезти оборудование в Губаху было невозможно. Тем не менее, я убедил начальство отдать один завод нам. Второй достался Томску.

Мы строили пять лет, а самый сложный момент был с пуском. У нас была масса недоделок, министерство требовало скорее запускать. Я месяц задерживал запуск, ждал, когда монтажники всё доделают. В сентябре 1984 мы его всё-таки пустили и за 12 дней вышли на проектную мощность.

Через пару месяцев я поехал в первый за пять лет отпуск. Через неделю мне звонит замминистра химической промышленности Бородин и просит, чтобы я съездил в Тольятти посмотреть на их химзавод. Я увидел там очень много недостатков. Завод просто растаскивали. Ещё через неделю меня вызвали в Москву и начали ломать, чтобы я поехал туда директором. Я согласился, только когда мне пообещали выделить 30 000 кв. м жилья для сотрудников.

— В каком состоянии тогда был «Тольяттиазот»?

— Хаос был, какой не пожелаю и врагу. С первых дней начались аварии. На втором агрегате перегрели железный катализатор. Ремонт стоил $6 млн. Денег таких не было, так что я сам сделал шарошки. Ударишь ими по катализатору — 2–3 мм вылезет. Выскребешь, вытряхнешь и бьёшь опять. И так два месяца. Я сам лично этим занимался. Все эти аварии специально подстраивали сотрудники, чтобы получать надбавку за ремонт. Когда я отменил эту систему, стало лучше.

— Вы ведь там почти сразу взялись не только за настройку производства, но и за социалку. Построили кирпичный завод, комбинат по производству ДСП, жильё для сотрудников, открыли мебельную фабрику. Вы сразу понимали, что хотите там обосноваться надолго?

— Если сотрудников не обеспечить необходимым, они быстро разбегутся и новых мы не наймём. Сам я при этом 10 лет после переезда из Губахи жил в квартире с недоделанным ремонтом, потому что, когда я его затеял в 1985 году, на меня наорал зампредседателя горисполкома, что я олигарх. Этот же исполком из 30 000 выделенных мне квадратных метров 10 000 забрал себе. Я понял, что обманул коллектив, пообещав ему жильё. Решил строить самостоятельно. В Испании мне показали мощный кирпичный завод, на котором работали всего 12 человек. В 1989 году мы за 18 месяцев построили такой же у нас, вдвое увеличив мощность. Он прекрасно работал, как и завод по производству глазурованной плитки, пока их новое руководство не закрыло. Это у нас импортозамещение такое (смеётся).

— Что происходило с ТоАЗом, когда развалился СССР?

— Уже в 1988 году мы выполняли план по выдаче аммиака и карбамида. Все семь агрегатов аммиака пустили на мощность 3,25 млн т в год. Сбытом тогда занималось министерство. Я просил у Петрищева выделить мне вагоны, но он отказал, потому что мы, в отличие от других заводов, были подсоединены к трубопроводу в одесский порт. По нему мы должны были поставлять аммиак в Америку (завод был построен в 1974 году на деньги американского миллиардера Арманда Хаммера — знакомого Владимира Ленина и дедушки известного актёра Арми Хаммера. — Прим. «Секрета»).

— Как решали проблему сбыта после приватизации?

— Я должен был им сам заняться. Приехал в Москву, в министерство. Мне говорят: «Тут есть люди, с которыми мы работали, работай с ними». Я обрадовался. Сию минуту меня познакомили с Алексом Ровтом (трейдером. — Прим. «Секрета»). Он говорит: «За свои услуги мы берём всего 2%». Господи, мне лучше и не надо. Заключили контракт. Сейчас это смешно, а какое горе он нам принёс.

В 1990-е, когда цена на аммиак выросла, они вместе с Ольшанским захватили всю логистику отправки аммиака в Америку. И я уже должен был им платить не 2%, а 15% с каждой тонны. Я понял, что надо с ними заканчивать работать раз и навсегда. Втихаря договорился о чартерах со шведами. Тогда Ровт с Ольшанским состряпали на меня уголовное дело (об уклонении от уплаты налогов. — Прим. «Секрета»), опубликовав в 1998 году анонимки в «Российской газете». Я до сих пор по этому делу прохожу.

— Как прошла сама приватизация? Вы ведь понимаете, что ваши нынешние проблемы во многом из-за неё?

— Я за фантики не разговариваю. Все они ложные, поддельные. Все сфабрикованы, всё пирамидально. Ни один человек не имеет права прикоснуться к ТоАЗу — ни Мазепа (Дмитрий Мазепин, владелец «Уралхима» и миноритарий «Тольяттиазота». — Прим. «Секрета»), ни Ровт, ни Седыкин (Евгений Седыкин, тольяттинский бизнесмен. — Прим. «Секрета»), никто! Следственные органы устраивают шоу, меня пытают. Я молчу. Что я буду возникать? Ради чего? Всё это ложно. Жду, когда люди войдут в разум. На глазах разрушают созданное мной предприятие.

— Но всё-таки как прошла приватизация?

— Этим мои замы занимались, в первую очередь Александр Макаров. Я туда не лез, но всё было чётко и законно. Мы были против первого и второго вариантов приватизации, потому что видели, как с ними другие компании влипли, тот же АвтоВАЗ. Тогда шёл эксперимент с третьим вариантом, и мы на него подписались. Мы попросили выделить часть акций инициативной группе, которую составили начальники цехов. Они должны были свои акции передать каждому работнику. По-моему, это справедливо.

Моя ошибка заключалась в том, что я не запретил работникам продавать акции людям не с предприятия. Один сотрудник так сделал, я его немедленно уволил, но было уже поздно. Я надеялся, что раз я справедливо поступаю, то и со мной будут поступать так же. Но увы.

Ещё 20% акций оставались после приватизации у государства. Потом их выставили на аукцион, и мы купили где-то до 5%. Остальные 15% разошлись по каким-то офшорным фирмам. Все они выдуманные, ***! Там нет руководителей, это всё фальшивки. Остальные акции ТоАЗа — мои. В 2007 году, когда на нас давили следственные органы, я сказал государству: «Заберите их все». Но оно отказалось, потому что нужно сначала забрать, а потом снова распродать.

— Почему вы хотели от них отказаться?

— Вы думаете, мне хочется здесь в Лондоне сидеть? Нет, конечно, хотя тут здорово. Уже 400 000 человек по-русски говорит. Все приспособления для инвалидов есть, спортсмены на протезах бегают. А мы что, дикари какие-то? Я писал об этом Владимиру Путину и Владимиру Артякову (губернатору Самарской области. — Прим. «Секрета»). Ну не может же дебилизм столько продолжаться! Даже в Африке лучше, чем у нас, живут. Я был в ЮАР, там бутылка вина $4 стоит.

— Так сколько акций «Тольяттиазота» у кого оказалось после приватизации?

— Я не помню. Спросите у Макарова. Я никакими векселями никогда не занимался. Как я считаю, у меня 76–83%. Почему-то часть из них оказались в Тольяттихимбанке, хотя он не должен ни одной акции иметь (в 2005 году ТоАЗ искал финансирование на строительство порта в Тамани и заложил существенную часть акций в банках. Вероятно, тогда они и достались Тольяттихимбанку. — Прим. «Секрета»).

— По 20% ТоАЗа после приватизации досталось компаниям ТАФКО и Eurotoaz. Вы имели к ним непосредственное отношение?

— Это были мои компании. ТАФКО поступила честно. А 20% Eurotoaz — это лживо и подстроено. Eurotoaz мы создавали с Ровтом. Но он всё подстроил, подделал мои подписи, а компанию спрятал в офшоре. Только наши органы не хотят этого признать. Eurotoaz вообще не заплатил деньги за эти 20%. Ей акции достались, когда компания ещё не была юридически оформлена. У меня документы есть. Никто не знал, как там по счетам всё проходило.

— Как неоформленная компания могла получить 20% ТоАЗа?

— Я вам рассказываю, как было и как есть. А вы даже лицо своё закрыли (я не включил видеосвязь на скайпе. — Прим. «Секрета»). Как я могу путаться в подлецах, которые жизнь мне испортили? Я говорю то, что в документах, больше ничего. Лишнего я сказать не могу. Вы хотите, чтобы я не трогал Ровта? Вы или его сторонник, или его боитесь, он же особо опасный.

Я не создавал с ним компанию. Мы не ходили к нотариусу. Мы договорились, как быть, но юридически это не закрепили. Я прошу устроить мне с Ровтом суд присяжных, чтобы на нас посмотрели с нейтральной стороны.

— Первое уголовное дело на вас завели за приватизацию трубопровода до Одессы.

— Эта труба «Трансаммиак» мне на фиг не была нужна. Я о ней никогда не ставил вопрос. Она была государственной. 2500 км, вы можете себе представить? Мало мне своего бардака, чтобы я ещё трубой занимался. Этот «Трансаммиак» девять вертолётов обслуживали. А потом всё растащили оттуда. Меня Черномырдин (Виктор Черномырдин, премьер-министр России в 1993–1998 годах. — Прим. «Секрета») заставил её взять.

— По условиям приватизационного контракта вы должны были построить два ответвления от этого трубопровода.

— Да всё я построил, все условия выполнил (ответвления построены не были. — Прим. «Секрета»). Да и вообще, почему-то все только говорят, что я взял копейку, но никто не смотрит, что построил при этом на рубль.

— Почему порт на Тамани так и не открыт?

— Потому что наше правительство меня не замечает. И не замечает, что я порт построил, он с 2003 года замороженный стоит. Вы посмотрите на Ткачёва (Александр Ткачёв, бывший губернатор Краснодарского края, ныне министр сельского хозяйства РФ. Как раз после его прихода к руководству краем строительство порта заморозили. — Прим. «Секрета»). Да как можно головки сыра и икру бульдозерами давить? Кто это разрешил? Я в детстве на рынке всегда ждал, когда выгрузят ящики с гнилыми яблоками. Я аккуратно вытаскивал более-менее нормальное, обтирал и высасывал оттуда всю гниль. А сейчас сыр давят.

Да и как они смогут порт без меня открыть? Они же бездари, делают брак специально и думают, что я не вижу. Разобрали уже построенную железную дорогу. Недавно отказались от строительства волнолома. Решили вместо него класть какие-то прочные мешки с песком. (Кричит.) Этого нельзя! Любой террорист под воду заберётся и их распорет.

Я большие деньги заплатил за проект волнолома. Мне его датчане проектировали. У них вся страна от волн защищена. Это специалисты экстра-класса, выше уровня нет. 300 000 т заготовок из металлобетона там уже лежит. Я же даже перед строительством приглашал капитанов, которые возят взрывоопасные вещества — аммиак, пропан, бутан. Эти асы мне сказали, что при любой волне отказываются выгружать вещества. Обязательно волнолом надо. Я в отчаянии сейчас. Предупредил их, всем написал. Никто на письма не ответил. Разорили всё.

— Одним из виновников ваших несчастий называют главу «Уралхима» и миноритария «Тольяттиазота» Дмитрия Мазепина. Как складывались ваши с ним отношения?

— Я с ним трижды разговаривал. Первый раз в 2003 году, когда меня вызвали в «Газпром». Тогда же меня предупредили, что это страшный человек. Я согласен. До 2014 года я с ним не встречался, а потом он мне предложил объединиться. От меня — мозги, от него — деньги. Но я не хочу с ним работать. Тогда он сына моего, Серёжку, взбунтовал так, что тот послал меня подальше. Много лет уже нет с ним ни связи, ни сладу. Мазепин, используя связи в органах власти, дискредитировал руководство «Тольяттиазота», возбуждает уголовные дела, инициирует прокурорские и налоговые проверки.

— Вас также обвиняли в торговле аммиаком по заниженным ценам через компанию Nitrochem — дочку трейдера Ameropa (сыновья Махлая владели акциями Nitrochem. Следствие подозревало, что, продавая трейдеру по заниженной цене, а потом перепродавая по завышенной, они просто выводили деньги с ТоАЗа. — Прим. «Секрета»).

— Там всё смухлевали и сфабриковали. Nitrochem мы организовали с Феликсом Циви. Всё шло хорошо, пока он не умер в 2010 году. Я ему в самом начале совместной работы предлагал обменяться акциями: я ему — «Тольяттиазот», он мне — Ameropa. Но он сказал, что это запрещено, будет похоже на нелегальную торговлю. А потом его сын Андреас сделал то же самое втихаря, через моих замов и сыновей. Когда я сам об этом узнал, жутко возмутился! У меня волосы на голове встали!

— Кто и как вас отстранил от управления ТоАЗом?

— 15 марта 2011 года меня отключили от связи с предприятием и уничтожили всю документацию в Тольяттихимбанке. За один день поснимали со всех должностей, отобрали офшоры и выгнали из трастов. Я обращался к Артякову, но почему-то эти документы попали к Ровту. Я как Николай Вавилов. Весь мир его признал, а мы до сих пор молчим. Со мной так же поступили, один к одному.

— Вы сами понимаете, что не отвечаете на все накопившиеся к вам претензии конкретно?

— Чтобы что-то рассказать, нужно 40 томов написать как минимум. А у меня столько времени нет. Я под следствием по сей день. У меня небольшая квартирка, трёхкомнатная, и склад. Из офиса меня выселили. Офшор, который мне сделали, я уже пять лет ищу и не могу найти. Просил помочь местных русских Некрасова и Самойленко. Так они меня ещё больше обобрали, да ещё в суд подали. Я сегодня, поверьте, на сухарях живу. Уже вторичный продукт ем. А все мои деньги разворовали наши банки.

— Дети вам не помогают? Вы с ними общаетесь?

— А как я могу с ними общаться? У нас нет отечества, а только праздник его защитников раз в год. Чтобы его восстановить, надо в концлагерях поставить памятники, вытащить все скелеты. А у нас волонтёры даже не могут захоронить людей. Мне оба сына говорят, что я неправильно думаю и неправильно говорю. И даже хуже говорят. Сколько я им писал, надоедал. Они самодостаточные, образованные люди. Они управляют заводом, но разоряют его. Вы не видите? У Сергея я просил помощи, но он не даёт. Они съели мои офшоры и из трастов выгнали.

— Чего вы сами сейчас хотите? Восстановить свой статус на ТоАЗе?

— Для себя я хочу только, чтобы закрыли все уголовные дела. Я противник того, чтобы бизнесмены сидели. Во всём мире такого нет. Если что-то не так — платите штраф. Вот сейчас Следственный комитет, власть, остановил производство метанола. Зачем? Мы же можем давать кучу стали, оси для вагонов, 30 000 т арматурной стали можем выпускать. Но мы не выпускаем, оборудование киснет. Кому это на пользу идёт? Явно не России.

А для ТоАЗа я хочу, чтобы восстановили его статус и выполнили все планы, которые я составил: производство катализаторов, меламина, краски, полиэтилена, полипропилена. Трубы из стеклопластика в десять раз дольше служат. И наши сволочи их не делают! Вы были в Англии?

— Нет.

— Ну, надо приехать. Все каналы, все трубопроводы, — всё сделано из полипропилена, стеклопластика. А такие материалы у нас до сих пор не в обиходе. Как это можно? Где бы ни проехал Кэмерон, все дома покрашены краской, причём в любой цвет. А кирпич, керамика? А у нас до сих пор ни хрена не хотят. В России до сих пор нигде не производят глазурованную плитку, кроме той, что я делал.

Читайте все тексты специального проекта «25 лет бизнеса в России»

Фотография на обложке: Александра Карелина / «Секрет Фирмы»