«Наконец-то!» — выдохнул фермер Алексей Волченко, когда омоновцы в пыльных шлемах поволокли его в автозак из придорожного кафе в Аксае. Как и другие участники тракторного марша на Москву, Волченко рассчитывал, что кубанские власти развернут их ещё в станице Павловской или Кущёвской. Фермеры прекрасно понимали, что доехать до столицы им не хватит денег, а главная задача уже решена — марш привлёк внимание страны к «произволу агрохолдингов и судов на Кубани». Двенадцать задержанных посадили в аксайский изолятор временного содержания, в камеру два на два метра с прикрученными к полу стульями. Фермеры Николай Маслов и Олег Петров заметили на стенах, на уровне головы, на входной двери и на полу старые следы крови. Чуть позже к ним зашла уборщица: «Ой, слава богу, наконец нормальных привезли, а то всё наркоманы или убийцы. Приходите к нам почаще!» Среди ночи Маслова повели в кабинет начальника Центра по противодействию экстремизму МВД Ростовской области Артура Мецгера. Маслов рассказывает, что только хотел присесть, как эшник развернул стул: «Стой, ты чё тут?» — подошёл вплотную, вырвал из рук фермера телефон, бросил к себе на стол, схватил борсетку, попутно оторвав хлястик, стал вытряхивать содержимое: ключи от трактора, визитки, мелочь. Маслов вспоминает, как выскочил из кабинета: «Парни, меня тут чмырят!» — но тут же его затянули обратно: «Ты чмо, гнида, ты ничего в жизни не добился, куда лезешь?» Фермер услышал звук плевка, почувствовал на лице слюну и еле удержался, чтобы не ударить в ответ. Маслов помнил, что, когда провоцируют, нельзя срываться, и отделался десятью сутками за участие в несанкционированном митинге. Провёл он эти дни в спецприёмнике Новочеркасска, который находится в одном здании с городской школой №1. Его друга Волченко задержали по возвращении в Краснодарский край и отправили на десять суток в спецприёмник Усть-Лабинска. По словам Волченко, там эшники убеждали его сознаться, что деньги на пробег дал украинский батальон «Айдар». Волченко говорит, что у него получилось выскользнуть так: «Наш марш был в поддержку Путина. Вы правда думаете, что его могли спонсировать украинские националисты?» Вернувшись домой, участники тракторного марша включили телевизоры и поняли, что надежда на доброго царя опять не сбылась. Путин беды фермеров никак не прокомментировал, а суды продолжили выносить решения в пользу крупных агрохолдингов, захватывающих всё новые земли. Самый яркий случай за последние годы: ЗАО «Агрокомплекс», принадлежащее семье бывшего губернатора Краснодарского края Александра Ткачёва, получило 40 000 га земли, которые ранее контролировала семья кущёвских бандитов Цапков. «Секрет» съездил в Краснодарский край и понял, чем война потомков казаков, живших на Кубани несколько столетий, отличается от войн российских предпринимателей с левиафаном.

Царица полей и кукла без головы

Нину Карпенко, которая участвовала в тракторном пробеге вместе с Масловым и Волченко, в Аксае не задержали — за рулём трактора ехал её сотрудник, ему пришлось отсидеть трое суток. Она же вернулась домой, но там её ждали не меньшие неприятности: очередной рейдерский захват и убийство животных. 10 сентября она выехала из своей станицы Привольная Каневского района к Азовскому морю, проехала когда-то полные рыбы, но высохшие из-за банкротства рыбколхоза пруды (теперь там играют в пейнтбол), свернула на грунтовку, которая вела к её земле мимо выгоревших полей подсолнуха. Приблизившись к своим угодьям, Карпенко услышала вороний грай. Её комбайнёры начали убирать пшеницу, но не успели проработать полчаса, как к полю приблизились восемь крепких ребят. По словам Карпенко, они избили её сотрудника Сергея Герасименко (попал с сотрясением мозга в больницу) и разбили видеокамеру. Она вызвала участкового, но тот в драку не вмешался. В возбуждении уголовных дел фермеру отказали. На следующий день на участок Карпенко подкинули пакет с обезглавленной куклой. Ещё через день, вернувшись домой, она увидела, как посреди засаженного туями, кипарисами и лиственницами двора валяются 80 фазанов с перегрызенными шеями. Карпенко выращивала их в двух загонах — хотела в следующем году открыть птицеферму. Дыру в проволоке вокруг загонов кто-то проделал кусачками. Кровь с серой плитки отмывали несколько дней. Чьих рук это было дело, Карпенко не знает — она воюет сразу с восемью компаниями, преемниками колхоза, и одним холдингом. Врагов так много, потому что у неё самый заметный бизнес среди хозяйств фермеров, участвовавших в тракторном марше — целых 1600 га. Вообще-то о работе на земле Карпенко никогда не мечтала. Она родилась в Новочеркасске, там же познакомилась с будущим мужем Александром. Уехала за ним в Свердловск, где родила двоих детей и выучилась на модельера. Каждое утро 60-летняя крашеная блондинка Карпенко накручивает волосы на бигуди, а по полям ходит в розовом топе, скинни-джинсах с дырами на коленях и туфлях Marino Fabiani. Дождей в районе не было уже неделю, земля ссохлась и пылит, так что десятисантиметровые шпильки в ней не утопают. На Урале дочь Карпенко Светлана постоянно простужалась, врачи рекомендовали сменить климат. Они с мужем в середине 1980-х переехали к его родителям в Привольную. Александр дослужился до председателя сельсовета, но после земельной реформы «слишком самостоятельно» раздавал землю фермерам, за что, по словам Карпенко, на него обиделся председатель колхоза и депутат Госдумы первого созыва Анатолий Кочегура (скончался в 2013-м). Глава коллективного хозяйства в станице был царь и бог. Он решал, где заасфальтировать дорогу, кого наградить премией и кому выделить жилплощадь. Карпенко утверждает, что Кочегура добился перевода Александра на должность заведующего мельницей. В 1994 году в Привольной праздновали большую свадьбу. Карпенко помогала готовить, и вдруг к ней подбежал один из приятелей: «Скорее пошли! Там с Сашей плохо». Мужа Карпенко нашли в поле сои, под перевернувшейся машиной. Белая рубашка и брюки не были измазаны, на плече рваная рана. Впрочем, следствие других версий, кроме смерти по неосторожности, не рассматривало. Карпенко работала учительницей труда в школе, придумала свою программу и хотела написать по её мотивам книгу, но поняла, что на свою зарплату не прокормит троих детей и не достроит дом. На третий день после смерти мужа Карпенко пошла к Кочегуре проситься на должность заведующего мельницей. Аргументы у неё были такие: это последнее место работы мужа, а рядом кладбище, где его похоронили. Кочегура смотрел на неё как на безумную: «Вы вчера по паркету на каблуках ходили, а теперь хотите зерно молоть?» Карпенко признаётся, что десять дней унижалась и просила, пока начальник наконец не сжалился, лишь бы отстала. Дальше было десять лет работы по десять часов в сутки, без отпусков, с одним выходным в неделю. Карпенко выдавала зерно, кукурузу, растительное масло и муку пайщикам колхозной земли, контролировала работу мельницы и маслоцеха, грузила и взвешивала машины с продуктами. В 2004 году колхоз разделили между несколькими ЗАО. Подобные процессы шли по всему краю — сначала все активы хозяйства переводили на баланс других предприятий, принадлежащих разным влиятельным бизнесменам, а потом колхоз внезапно оказывался банкротом. В Привольной руководство колхоза пообещало честную приватизацию. Карпенко надеялась, что ей перепадёт мельница, и начала договариваться с бригадирами о совместном хозяйстве. Об этих разговорах узнал тот же Кочегура и уволил Карпенко якобы за недостачу зерна. Пытался и уголовное дело возбудить, но две аудиторские проверки никакой недостачи не нашли, говорит Карпенко (другая сторона конфликта этот эпизод комментировать не стала).

После увольнения, ночью, в гостиной своего двухэтажного дома из самана — конского навоза, смешанного с соломой и глиной, — Карпенко села за стол, положила голову на руки и спросила у дочери Светланы, её мужа Петра и сына Владимира: «Как дальше-то жить будем?». Работа была только у Петра в рыбколхозе, тогда ещё не разорившемся. Светлана сидела на диване, поджав ноги. Помолчав, она предложила: «Мам, а давай своё хозяйство создадим. Чем мы хуже?» Решили, что жить всей семьёй в большом доме, на природе, в родной станице и работать с землёй лучше, чем переезжать в большой город. На тот момент у Карпенко было 64 га. Через полгода — уже 550 га. Свои паи ей доверили бывшие ученики и сотрудники мельницы. Ещё бы — Карпенко пообещала пайщикам двойную аренду по сравнению с ЗАО: 2 т зерна, 40 кг растительного масла, два мешка сахара. Земельные паи — это поделённая в 1991 году в равных долях между всеми сотрудниками колхозная земля, до 5 га на человека, в зависимости от размера колхоза. Пока коллективные хозяйства ещё существовали, выделять свой участок никто не спешил. Той ночью на семейном совете Карпенко посчитали, что на это уйдёт полгода. Ушло три. Предпринимательница получала у пайщиков доверенность на управление их собственностью, вызывала за свои деньги межевую комиссию и публиковала объявление о выделе участка в местной газете. ЗАО, в аренде которого находился участок, подавало возражение с любым обоснованием — чаще всего из-за местоположения поля. А дальше снова бег по кругу: межевая комиссия, согласительная, суд, который чаще всего принимает сторону ЗАО, ведь им руководит тот же всесильный директор, местный царь и бог. Когда суд впервые оставил иск Карпенко без рассмотрения, Нина и Светлана прорыдали всю ночь. Через два года у них кончились деньги. Карпенко перевезла к себе маму и тётю, а их квартиры в Новочеркасске и свою в Краснодаре продала, чтобы купить б/у трактор и комбайн. Осенью 2006 года техника Карпенко впервые вышла дисковать (взрыхлять верхний слой почвы) одно из полей, которое фермерша пыталась выделить. Через час подъезд к нему перегородили две бело-синие машины с мигалками: «Вы работаете на чужом участке, в связи с этим мы должны арестовать вашу технику. Пожалуйста, следуйте за нами на вашем тракторе». Карпенко отказалась. Тогда одна из машин доехала до станицы и вернулась с трактористом, чтобы посадить за руль его. Карпенко вмешалась: «Иван Валентинович, техника — моя личная. Если вы погоните трактор по асфальту, сеялки сломаются, я вас потом засужу». Иван Валентинович, хороший знакомый Карпенко, вести трактор отказался. Опергруппа уехала, поле досеяли. Весной Карпенко наконец выиграла суд, окончательно выделила это поле и сняла первый урожай озимой пшеницы. За десять лет ничего не поменялось. Каждое поле приходится отвоёвывать с боем и через страх, что посеянный урожай под прикрытием правоохранителей соберёт и продаст кто-то другой. Двухметровый стол в гостиной Карпенко полностью завален бумагами. «Пять лет мы со Светой ложились в два-три ночи, потому что по десять раз читали законы, чтобы разобраться в земельном праве». Денег на юриста ни у кого из фермеров нет.

«Государство совсем нашей жизни не понимает. Мы же соседи, и с 1801 года всё решаем по-соседски»

Весной у внучки Карпенко был выпускной. Она вернулась в обитую зелёным сайдингом двухэтажную школу, где когда-то работала. Многое поменялось: в холле — стол для настольного тенниса, портреты губернатора Кондратьева и Путина, плакат «Хочешь новых ощущений? Присоединяйся! Жизнь без наркотиков». Когда на сцене 7 «Б» изображал Тимати, Потапа и Серёгу, учиться за которого будет «папа на чёрном "бумере"», Карпенко позвонили: «Нина Владимировна, у нас поле захватывают!» Она вышла из зала, не дослушав про бумер, и поехала на поле. Хотела быстро решить вопрос и вернуться, но судебные приставы засунули её в свой фургон и держали там, пока сотрудники ООО «Агротэк» не засеяли поле: «Ничего, у вас внучка в 9 классе, следующий выпускной всего через два года». «Агротэк» — одна из компаний, на которые раскололся привольненский колхоз. В прошлом ноябре она подала иск о переводе договоров аренды 16 пайщиков с крестьянско-фермерским хозяйством (КФХ) Карпенко на себя и выиграла в первой инстанции. Возможно, потому что половина компании, согласно «СПАРК-Интерфаксу», принадлежит Елене Смирновой — как принято это писать, полной тёзке двоюродной сестры зампредседателя Каневского райсуда Игоря Белохортова, а четверть — полной тёзке Зои Точилкиной, бывшей жены замглавы Каневского района по сельскому хозяйству. В мае апелляция в Краснодаре отменила это решение, но получить документы об этом Карпенко не могла. Их отдают в районном суде, а там несколько месяцев утверждали, что «в Краснодар за ними не поедут». С «Агротэком» продолжаются споры ещё по нескольким полям. Летом Карпенко пригласил на встречу Максим Мишарев, управляющий делами концерна «Покровский» в Каневском районе. Этот агрохолдинг с головным офисом в Ростове-на-Дону и выручкой в несколько десятков миллиардов рублей, согласно «СПАРК-Интерфакс», принадлежит Андрею Коровайко — бывшему заместителю Виктора Казанцева, полпреда в Северо-Кавказском федеральном округе. Сам генерал армии и его дети раньше владели контрольным пакетом концерна. По информации бизнес-издания Republic, Казанцев до сих пор главный бенефициар «Покровского». По словам Карпенко, Мишарев подсел к ней в машину в центре Привольной, прямо у бюста Ленина, и начал разговор без предисловий: «Мы купим ваше хозяйство». Карпенко растерялась: «В смысле? Как это? А что я буду делать? Я не могу уехать, у меня тут муж похоронен. Я думала, вы хотите мне землю отдать». Она рассказывает, что после недолгой беседы Мишарев вышел и громко хлопнул дверью, а через пару дней на её базу приехала проверка из прокуратуры. Затем и налоговая прислала нескольким пайщикам Карпенко уведомления, что она якобы продала их землю. В суде до сих пор лежит иск «Покровского» к Карпенко на 9 млн рублей. Сейчас у Карпенко 15 сотрудников, два комбайна, 11 тракторов и три КамАЗа. Выручку она считает на бумажке: «Так, 900 га озимой пшеницы. Это 5400 т в год по 8 рублей за тонну. Плюс 56 га ячменя...» В сумме выходит 65 млн рублей. Половина уходит на регулярные затраты, большая часть остального — на технику, строительство базы или покупку земли (один пай сейчас продаётся за 500 000 рублей). «Иногда с января до урожая едим в долг», — замечает Карпенко.

Агент ЦРУ

Звёздный час Николая Маслова настал 12 марта 2015 года. Кумир бизнесменов эпохи первоначального накопления Сергей Лисовский в программе «Капитал» на РБК-ТВ ставил всей стране в пример его, простого фермера, явившегося на эфир в розовой рубашке. Мол, человек с 70 га платит 4 млн рублей лизинговых платежей в год, собирает 100 ц с гектара пшеницы при средней урожайности в 60 ц. Спустя год, во время тракторного марша, Маслов заявил: «Если мы не дойдём до Москвы, я готов сжечь себя на Красной площади, чтобы нас, наконец, заметили». В самом начале своего пути, когда «Росагролизинг» выделил ему, фермеру из станицы Дмитриевская, новый комбайн и два КамАЗа, будущее выглядело более оптимистично. Как Маслов докатился до идеи самосожжения? 49-летнего активиста в футболке «Рыбалка дело клёвое» и камуфляжных штанах я застал в сарае за прослушиванием радиопрограммы Владимира Соловьёва. Маслов посмеивался: адвокат Шота Горгадзе называл его «агентом ЦРУ». На стене его сарая висела дрель, пол был завален какими-то катушками, вёдрами, пустыми бутылками из-под питьевой воды. На старых полках покоились облезлые утюги, чайники, шурупы и гвозди. Одноэтажный дом выглядел чище, но не просторнее: в проходной комнате и двух каморках два на два метра уживаются пятеро взрослых и двое детей. Предки Маслова, казаки, основали Дмитриевскую в 1801 году. Он сам здесь родился и вырос, после ветеринарного техникума и армии вышел на работу в местный колхоз «Заветы Ленина», где дослужился до руководителя отделения. В 2002 году ему предложили баллотироваться в председатели, но он проиграл действующему, отношения с ним испортились — и Маслов ушёл. Колхоз позже трансформировался в сельскохозпредприятие «Дмитриевское», которое сохранило договора аренды с пайщиками и стало крупнейшей компанией Кавказского района. Два года Маслов вспахивал на своём тракторе чужие огороды за копейки и мотался по судам, чтобы выделить земельный пай. СХП точно так же, как и у Карпенко, возражало, шестерёнки судов крутились неспешно, и лишь в 2005 году Маслов зарегистрировал своё КФХ на 70 га. 28 своих, остальные — родственников и соседей. Десять лет он спокойно работал в ожидании посевной 2016 года. Зимой заканчиваются десятилетние договора аренды пайщиков с СХП «Дмитриевское», и некоторые хотели передать свои паи ему и другим мелким фермерам. Готовиться начали заранее. Потенциальные пайщики Маслова заказали выписки из Росреестра, чтобы узнать точный срок окончания аренды. Когда пришла бумага, они поразились: на их долю наложено обременение — ипотека. И не только на их: под такое же обременение попал и станичный парк культуры и отдыха, а также воинский мемориал (копия документа имеется в распоряжении редакции). Маслов подал жалобу на СХП. Ответ Росреестра: «В момент конвертации данных с бумажного носителя на электронный произошёл сбой, в результате чего ипотекой оказались обременены все доли, а не только те, которые принадлежат СХП "Дмитриевское"». На третий день после подачи жалобы к Маслову приехал его кум, начальник охраны СХП: «Что, будешь землю набирать? А проблем не боишься? Шестопалов с Новиковой могут устроить». Вадим Шестопалов и Светлана Новикова — владельцы СХП «Дмитриевское». По словам Маслова, в станице все знают, что они родственники председателя Краснодарского краевого суда Александра Чернова. Впрочем, подтвердить это родство документально не удалось. Через неделю Маслов зарезал поросёнка и раздавал сало родственникам и приятелям. Пришли друзья сына и зятя, сидели за столом, пили самогон. После девяти вечера в дверь постучали. На пороге стояла хрупкая женщина в погонах. В отдел по борьбе с экономическими преступлениями поступила жалоба от наёмных работников СХП «Дмитриевское», что Маслов якобы готовит рейдерский захват предприятия. Женщину также угостили салом, она опросила Маслова, он передал ей выписку из Росреестра, и гостья обещала перезвонить, однако, больше с фермером не связывалась. Ещё через три дня Маслова вызвали в прокуратуру по старому делу. Два года назад он возвращался с поля на тракторе с сеялкой. Старая машина заглохла на перекрёстке. Сзади ехал 75-летний выпивший мужчина на мопеде. Ночью, без освещения, он не заметил остановившийся трактор и влетел в него на полном ходу. Через два дня умер. Тогда следователь состава преступления не увидел. Но теперь в прокуратуре решили, что Маслов не стоял, а ехал. Правда, новый допрос не запротоколировали — видимо, посчитали, что пришить дело за то, что в трактор влетели сзади, будет сложно.

Вполне мёртвые души

Русло высохшей реки Безымянной в станице Старовеличковской Калининского района невозможно отличить от берегов, за пару лет оно поросло бурьяном. К октябрю бурьян выгорел на кубанском солнце и стал жёлт, как всё вокруг. Вся станица ловила здесь рыбу и прыгала с вышек в воду, пока к реке не протянулись трубы для орошения угодий Южной многоотраслевой корпорации (адвокат компании Сергей Рухтин подтвердил, что ЮМК вкладывалась в оросительную систему в Старовеличковской). Холдинг с выручкой 25 млрд рублей в год принадлежит Олегу Макаревичу, одному из самых влиятельных бизнесменов края с долей как минимум в 28 компаниях (по данным СПАРК-Интерфакс) и бывшему сотруднику ФСБ («Секрету» это подтвердили два не связанных друг с другом бывших сотрудника силовых структур, которые работали с Макаревичем). Земли местного колхоза «Октябрь» перешли Макаревичу в собственность, согласно тому же «СПАРК-Интерфаксу», в 2008 году. Схема — проверенная: активы колхоза переводят в частные компании, потом колхоз объявляется банкротом и ликвидируется. По рассказам Волченко и его коллеги-фермера Юрия Масенко, жители станицы пошли знакомиться с новым владельцем, собрались в зале на 50 человек в офисе «Октября». Кто-то начал: «Олег Александрович, давайте жить как дружные соседи. Если можно, мы будем у вас иногда технику просить, всё-таки у вас возможностей побольше». По словам фермеров, в ответ Макаревич рявкнул, что, мол, дешевле нанять мигрантов. Похоже, так и случилось. Автобус в Краснодар, лет десять назад ходивший дважды в день, теперь выезжает из станицы каждые 20 минут, заполненный местными жителями, потерявшими работу на земле. Большинство их устроилось охранниками и вахтёрами в Краснодаре, благо ехать всего 45 минут. В пятницу вечером в кафе «Таверна» гуляет одна компания. Грузный мужчина и 12 накрашенных женщин в пёстрых платьях отмечают День учителя и, выпив, пляшут под «Я за тебя калым отдам». В соседней «Жемчужине» никого. Молодёжь можно встретить разве что у «Магнита» — там конечная автобуса из Краснодара. Один из немногих, кто борется за право вести своё дело в Старовеличковской, — 38-летний Алексей Волченко, потомок казаков. О работе на земле он мечтал с детства: отец брал его с собой возить пшеницу на элеватор и они обедали борщом и котлетами прямо в поле. Правда, учился Волченко на следователя — хотел «несправедливость устранять». Из воронежской школы МВД его отчислили, не сдал электродинамику и радиотехнику, зато взяли в милицию в Тимашевск — он сопровождал осуждённых в суды, работал в вытрезвителе и охранял краевую прокуратуру. Как-то раз коллеги объяснили ему, как правильно выделять землю из колхоза. Однажды у Волченко неожиданно выдался выходной, он без предупреждения вернулся домой, в станицу, и застал жену с другим. Супруги развелись, и Волченко ушёл в запой. Из милиции его выгнали, но почти сразу он устроился в ЧОП «Дружина». На собеседовании ему сообщили, что охранять предстоит объект государственной важности — дачу губернатора Александра Ткачёва под Джубгой, ту самую, за надпись «Саня вор» на заборе которой экологи Сурен Газарян и Евгений Витишко получили по три года колонии. Самого Ткачёва будущий фермер на даче ни разу не видел. Зато, вспоминает Волченко, губернаторская дочь на свой день рождения приплыла в резиденцию на белоснежном корабле с толпой молодёжи, веселились всю ночь. Волченко приходилось чуть ли не каждый день спорить с туристами, которые возмущались, что проход к морю огорожен — ведь публичный сервитут предполагает, что все заборы должны заканчиваться за 20 м до водоёма. Охранник объяснял, что это частная собственность, только не уточнял, чья конкретно, — это категорически запрещалось. Рассказывая о дальнейшем, Волченко методично давит ножницами ос на оконных рамах базы. Неудачный роман, идиотский розыгрыш на почве ревности, квалифицированный как мошенничество, полгода в колонии-поселении. После освобождения он вернулся к родителям в Старовеличковскую. Те как раз пытались выделить землю из «Октября» и столкнулись с теми же проблемами, что и Карпенко с Масловым. Колхоз, загибавшийся после убийства его руководителя, депутата Госдумы Юрия Полякова, ни на один предложенный фермерами способ межевания не соглашался. Райсуд поддерживал «Октябрь», крайсуд решения отменял и направлял на новое рассмотрение в районный — и так по кругу. Однажды вечером Людмила Волченко, мама Алексея, сидела на кухне и отрисовывала на ватмане фразу «Руки прочь от нашей земли». Пару дней назад она подала уведомление о проведении митинга в Краснодаре в знак протеста против действий «Октября». В дверь постучали: на пороге стоял знакомый, спросил отца Алексея, Михаила Волченко. Людмила ответила, что он скоро подойдёт. Знакомый обещал подождать в саду. Михаил вернулся, открыл калитку, заметил знакомого и протянул ему руку. Что было дальше, не помнит. Кто-то ударил его ногой в висок, Михаил сразу потерял сознание и не успел крикнуть. Через полчаса Людмила нашла его в саду: в позе эмбриона, лицо в крови, рядом в траве выбитые зубы.

Край неисправимых

Почти все участники тракторного марша и другие кубанские фермеры — потомки казаков, которым в 1792 году Екатерина II даровала земли на Кубани за помощь в войне с Османской империей. Казачий быт и взгляды не так уж сильно изменились в последние два века. Фермеры бьются за свои гектары и возможность простого счастья. Их главная черта, по словам доктора исторических наук Александра Сопова, это «двойственное отношение к центральному правительству и власти вообще: с одной стороны, отдаленность от центра, длительное отстаивание своей независимости; с другой стороны, привилегированное, особое положение "первых защитников царской монархии", близость к главе государства, специфичность образа жизни привели к формированию как "хронической оппозиционности" и противопоставлению себя государству, так и противопоставлению другим группам населения». «Война для казака — неустранимый момент бытия, — продолжает Сопов, цитируя коллегу, профессора МГУ Игоря Яковенко. — Это религиозное действие, праздничное действие, своеобразная инициация». В войне фермеры готовы идти далеко. В начале октября стало известно о самоубийстве 69-летнего Николая Горбаня, директора ЗАО «Колос» из Тимашевска, компании с выручкой в 61 млн рублей. Он выстрелил себе в голову из травматического пистолета. Его сын сообщил, что в предсмертной записке Горбань обвиняет в своей гибели владельца ЮМК Олега Макаревича, якобы «насильно» отобравшего у него около 100 га земли. Когда мы уезжали, начиналась гроза, над Кубанью сгущалась тьма. Мимо проносились станицы, и чем больше пейзаж прикидывался обычным аграрным югом, тем острее становилось ясно, что если суммировать творящееся на этой земле — резня в Кущёвской, бандиты-цапки, связанные с прокурорскими, полунищие фермеры, их хибары из навоза, копчёная курица как деликатес, роскошные дачи правителей за заборами с проволокой под электрическим напряжением, споры с судьями, бросающими взгляды «чего вам надо, не понимаете, что ли, как в России всё устроено», альянс олигархов и беспринципных юристов с решальщиками — то Кубань оказалась точкой кристаллизации зла, рождённого бесправием, гибкими законами и специальной российской версией капитализма, для которого небольших предпринимателей как класса просто нет. Потомки казаков вошли в клинч с этим капитализмом, и зёрна их гнева разлетаются по югу. На новый марш они собираются в ближайшие месяцы. «За детей и внуков я боюсь, но за страну страшнее, — Николай Маслов из Дмитриевской крутит в руках складной нож. — Бороться я буду до конца и никуда отсюда не уеду. Помру тут, в станице, да и всё».