Дети 90-х: Рассказ дочери предпринимателей

На балконе живут куры на продажу, детская завалена будильниками с изображением Ельцина на циферблате, отец ночами ведёт телефонные переговоры с Америкой. Ольга Бешлей рассказывает, каким было детство в семье научных сотрудников, ставших коммерсантами.

Читайте все тексты специального проекта «25 лет бизнеса в России»

У любимого писателя моего отца — Уильяма Фолкнера — в одном из романов был персонаж, который продавал швейные машинки. Он также сам шил себе джинсовые рубашки, сам их стирал и никогда не носил ничего другого. Сюжет книги уже почти стёрся из моей памяти, но героя этого я запомнила по двум причинам: во-первых, его, прости господи, звали Владимир Кириллыч Рэтлиф, а во-вторых, читая о нём, я представляла отца. Он тоже всё время носил джинсовые рубашки, и эти рубашки тоже были вылинявшими от стирки. А швейные машинки — пожалуй, единственное, чего он на моей памяти не продавал.

Я очень смутно помню то время, когда отец работал инженером в физико-энергетическом институте. Вижу какую-то сцену, где папа стоит в коридоре, и на нём пиджак. Я сижу у матери на руках, мы провожаем его на работу. Ещё очень рано, и за окном совсем темно. В коридоре у нас лежит мороженая свиная туша. Как я теперь понимаю, свинина эта была большой удачей, потому что зарплату отцу тогда почти не платили. Это был год, наверное, 92-й. Чтобы как-то выкручиваться, папа тогда организовал бригаду, с которой строил в окрестных деревнях ангары. В институте, где все тогда бедствовали, его предприимчивость не оценили и предложили уволиться.

Мама работала в другом институте — научно-исследовательском. Я даже пару раз была у неё на работе и видела там компьютер с синим экраном под пузатым стеклом. Мне разрешали нажимать на клавишу «пробел». Я нажимала, по экрану бежали цифры. Занятие это было ужасно скучным, и я очень жалела маму, которая, как я думала, должна была нажимала на клавишу «пробел» целыми днями. Зарплату ей всё время задерживали, а потом и вовсе перестали платить.

К 93-му году родители уволились и пошли в торговлю. Им было лет 35-36. На руках у них было двое детей — мой старший брат, уже школьник, и я, совсем маленькая. Мы жили в калужском городке, в ста километрах от Москвы. Родители мои живут там и сейчас.

Рядом с любым населённым пунктом была продовольственная база. В советские времена туда привозили продукты, которые затем распределялись по местным магазинам. В девяностые эти базы стали важными торговыми узлами: сюда привозили товар из крупных городов и заграницы, а предприниматели и челноки (мелкие торговцы, которых ещё называли мешочниками) разбирали его «на реализацию». В Москве такие торговые распределители, по рассказам родителей, часто появлялись в пустующих кинотеатрах. На эти «базы» привозили разнообразный ширпотреб китайцы, корейцы и вьетнамцы, и в столицу за ним стекались со всей России.

Историю о том, как мать моя заполучила свой первый товар, я слышала много раз, и всё равно она кажется мне удивительной. Она приехала на торговую базу рядом с нашим городом, заметила мужика, который выгружал из машины польские соки и газировку, подошла к нему и просто попросила товар «на реализацию». Денег у неё не было. Вообще. Мужик посмотрел на неё, почесал затылок, затем крикнул водителю: «Отгрузи этой женщине, сколько ей нужно», — и подписал с моей матерью накладную. Бумага эта подписывалась в двух экземплярах, и в ней было указано, сколько товара и на какую сумму было отгружено конкретному человеку. Документов при составлении накладной не спрашивали. О том, в какой день и в каком месте мать моя вернёт за товар деньги, договорились на словах. Она там же наняла машину (в счёт будущего дохода), сама погрузила упаковки с бутылками и в тот же день всё продала на эстакаде. К вечеру она вернула деньги и забрала новую партию. Затем точно также — без денег и на слово — мама брала у других людей «на реализацию» рыбу глубокой заморозки и куриные окорочка.

«Ну сама посуди, — разъясняла мне мать, — если бы я украла у него этот товар, в другой раз мне никто бы уже ничего не дал. Конечно, были такие, кто воровал. И у меня потом воровали. Но второй раз бы не прокатило».

У папы неплохо шли дела с его строительной бригадой, пока он не решил взять в банке кредит на развитие фирмы — под 300% годовых, что, впрочем, было лишь полбеды. Деньги тогда возникали буквально из воздуха и также магически исчезали, поэтому в торговой среде процветала идея стремительного обогащения. Партнёр убедил отца вложить весь кредит в покупку контейнера американской дешёвой еды и таким образом быстро их «обернуть». Предполагалось купить контейнер через фирму-посредника, продать товар и заработать столько, чтобы и кредит отдать, и себе оставить. Идея купить чего-то в Америке отца совершенно очаровала. Деньги были вложены.

Контейнер не приехал.

Отец несколько месяцев платил банку проценты, пока его фирма не разорилась. Банк подал в суд. В отчаянии родители обратились к мошенникам, которым отданы были деньги за контейнер. Те сжалились и выдали бумагу, в которой было сказано, что контейнер, на который ушли деньги банка, был похищен контрабандистами в одном из штатов. «С печатью губернатора штата! И подписью!» — с восхищением вспоминала мама. Бумага была передана в суд и рассмотрена с большим вниманием и почтением. Отца, правда, потом ещё года два таскали по всем инстанциям, но в итоге оставили в покое.

После того, как строительная фирма была загублена, родители с головой окунулись в мелкую торговлю. Продавали книги, бытовую химию, косметику. Отец рассказывал, что даже продавал будильники с Ельциным на Старом Арбате. Была зима, холод, никто не обращал на него внимания, люди ходили мимо, обращались к другим торговцам. Какой-то мужик, продававший рядом с отцом другую глупую мелочёвку, ужасно потешался над папиными будильниками и вконец его этим достал. Рассвирепев, отец взял один из будильников, завел на полную и отпустил. Отвратительный звон побежал по Арбату, люди стали оборачиваться, подходить, вскоре кругом отца образовалась толпа и почти все будильники раскупили. Остатки он продал насмехавшемуся над ним соседу.

Товар хранился у нас дома — в полосатых и клетчатых сумках, сделанных будто из лески. Сумки эти казались мне огромными и неподъёмными. Отец и мать вволакивали их в коридор, и с ними врывались какие-то запахи — мороза, рынка, стирального порошка. Хорошо помню страшные мамины руки — красные и деревянные от холода, и как потом она отогревалась в горячей-горячей ванной.

Из всех их товаров лично мне особенно запомнились злобные куры, которые жили у нас на балконе и страшно его загадили. Отец вывез их откуда-то из калужских деревень на перепродажу, и несколько дней они бушевали за кухонным окном. О! Еще были замечательные фейерверки, которые очень удачно продали под Новый год: прибыль была такая, что нам впервые купили кокосы и ананас, а еще шоколадку hershey's — белую, с темными крошками. Я съела её утром первого дня 96-го года.

Постоянное место на рынке в одном из калужских городов родители получили еще 95-м, и простояли там года два, пока рынок не отжали у местных бандитов менты. Мать рассказывала, как поразил её контраст между старыми и новыми владельцами. «Нет, ты не подумай, что мне так уж нравились бандюки», — оправдывалась мама, которой, судя по всему, действительно нравились бандюки. Она описывала крепких, накаченных парней, которые подходили к ней и отцу за платой, как людей немногословных и в общем-то даже… вежливых: «Никогда не матерились со мной, плату брали разумную, фиксированную, не разоряли. Не то что эти потом…». После передела правила работы изменились. Вернее, правил не стало. Человек в форме мог явиться в любое время и в любой день. И потребовать любые деньги сверх платы за аренду. Этому всегда предшествовала специальная церемония — осматривали товар, спрашивали документы: «А потом начиналось: печать не такая, ценники не такие, цеплялись к сертификатам», — рассказывала мама. Как-то раз отец не выдержал и сказал: «Знаете что, ребята, поехали оформляться в участок. По закону». Торговлю свернули, товар упаковали, в участок приехали. Там пару часов составляли какие-то акты, потом плюнули и отпустили и родителей, и товар. «Им же не порядок навести хотелось, а деньги получить. А тут мы со своими актами», — объясняла мама.

После этого с рынка решили уйти. Было арендовано место на базе, и открыт оптовый магазин бытовой химии. Спустя ещё пару лет, родители смогли открыть ещё один магазин в городе — уже для розничной торговли. А потом и ещё один. Какое-то время всё у нас было хорошо.

Последний магазин родители закрыли году в 2012-м, наверное. Мама много и часто говорит о том, почему так всё вышло. И много злится. Отец ничего не говорит. Он просто встаёт каждый день в пять утра и идёт на работу — в физико-энергетический институт.

Читайте все тексты специального проекта «25 лет бизнеса в России»

Фотография на обложке: Александра Карелина / «Секрет Фирмы»